У Вас отключён javascript.
В данном режиме, отображение ресурса
браузером не поддерживается

Амальград форум - арабская, персидская, ближневосточная культура

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Амальград форум - арабская, персидская, ближневосточная культура » Персидская и персо-таджикская литература » Стихи о Ближнем Востоке, Персии известных поэтов со всего мира


Стихи о Ближнем Востоке, Персии известных поэтов со всего мира

Сообщений 21 страница 40 из 122

21

САХАРА

Все пустыни друг другу от века родны,
Но Аравия, Сирия, Гоби -
Это лишь затиханье Сахарской волны,
В сатанинской воспрянувшей злобе.

Плещет Красное море, Персидский залив,
И глубоки снега на Памире,
Но ее океана песчаный разлив
До зеленой доходит Сибири.

Ни в дремучих лесах, ни в просторе морей,
Ты в одной лишь пустыне на свете
Не захочешь людей и не встретишь людей,
А полюбишь лишь солнце да ветер.

Солнце клонит лицо с голубой вышины,
И лицо это девственно-юно,
И, как струи пролитого солнца, ровны
Золотые песчаные дюны.

Всюду башни, дворцы из порфировых скал,
Вкруг фонтаны и пальмы на страже,
Это солнце на глади воздушных зеркал
Пишет кистью лучистой миражи.

Живописец небесный вечерней порой
У подножия скал и растений
На песке, как на гладкой доске золотой,
Расстилает лиловые тени.

И, небесный пловец, лишь подаст оно знак,
Прозвучат гармоничные звоны,
Это лопнет налитый огнем известняк
И рассыплется пылью червленой.

Блещут скалы, темнеют под ними внизу
Древних рек каменистые ложа,
На покрытое волнами море в грозу,
Ты промолвишь, Сахара похожа.

Но вглядись: эта вечная слава песка -
Только горнего отсвет пожара,
С небесами, где легкие спят облака,
Бродят радуги, схожа Сахара.

Буйный ветер в пустыне второй властелин,
Вот он мчится порывами, точно
Средь высоких холмов и широких долин
Дорогой иноходец восточный.

И звенит и поет, поднимаясь, песок,
Он узнал своего господина,
Воздух меркнет, становится солнца зрачок
Как гранатовая сердцевина.

И чудовищных пальм вековые стволы,
Вихри пыли взметнулись и пухнут,
Выгибаясь, качаясь, проходят сквозь мглы,
Тайно веришь - вовеки не рухнут.

Так и будут бродить до скончанья веков,
Каждый час все грозней и грознее,
Головой пропадая среди облаков,
Эти страшные серые змеи.

Но мгновенье... отстанет и дрогнет одна
И осядет песчаная груда,
Это значит - в пути спотыкнулась она
О ревущего в страхе верблюда.

И когда на проясневшей глади равнин
Все полягут, как новые горы,
В Средиземное море уходит хамсин
Кровь дурманить и сеять раздоры.

И стоит караван, и его проводник
Всюду посохом шарит в тревоге,
Где-то около плещет знакомый родник,
Но к нему он не знает дороги.

А в оазисах слышится ржанье коня
И под пальмами веянье нарда,
Хоть редки острова в океане огня,
Точно пятна на шкуре гепарда.

Но здесь часто звучит оглушающий бой,
Блещут копья и веют бурнусы.
Туарегов, что западной правят страной,
На востоке не любят тиббусы.

И пока они бьются за пальмовый лес,
За верблюда иль взоры рабыни,
Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес
Заметают пески из пустыни.

Потому что пустынные ветры горды
И не знают преград своеволью.
Рушат стены, сады засыпают, пруды
Отравляют белеющей солью.

И, быть может, немного осталось веков,
Как на мир наш, зеленый и старый,
Дико ринутся хищные стаи песков
Из пылающей юной Сахары.

Средиземное море засыпят они,
И Париж, и Москву, и Афины,
И мы будем в небесные верить огни,
На верблюдах своих бедуины.

И когда наконец корабли марсиан
У земного окажутся шара,
То увидят сплошной золотой океан
И дадут ему имя: Сахара.

Николай Гумилев

22

СУДАН

Ах, наверно, сегодняшним утром
Слишком громко звучат барабаны,
Крокодильей обтянуты кожей,
Слишком звонко взывают колдуньи
На утесах Нубийского Нила,
Потому что сжимается сердце,
Лоб горяч и глаза потемнели,
И в мечтах оживленная пристань,
Голоса смуглолицых матросов,
В пенных клочьях веселое море,
А за морем ущелье Дарфура,
Галереи-леса Кордофана
И великие воды Борну.

Города, озаренные солнцем,
Словно клады в зеленых трущобах,
А из них, как грозящие руки,
Минареты возносятся к небу.
А на тронах из кости слоновой
Восседают, как древние бреды,
Короли и владыки Судана,
Рядом с каждым, прикованный цепью,
Лев прищурился, голову поднял
И с усов лижет кровь человечью,
Рядом с каждым играет секирой
Толстогубый, с лоснящейся кожей,
Черный, словно душа властелина,
В ярко-красной рубашке палач.

Перед ними торговцы рабами
Свой товар горделиво проводят,
Стонут люди в тяжелых колодках,
И белки их сверкают на солнце,
Проезжают вожди из пустыни,
В их тюрбанах жемчужные нити,
Перья длинные страуса вьются
Над затылком играющих коней,
И надменно проходят французы,
Гладко выбриты, в белой одежде,
В их карманах бумаги с печатью,
Их завидя, владыки Судана
Поднимаются с тронов своих.

А кругом на широких равнинах,
Где трава укрывает жирафа,
Садовод Всемогущего Бога
В серебрящейся мантии крыльев
Сотворил отражение рая:
Он раскинул тенистые рощи
Прихотливых мимоз и акаций,
Рассадил по холмам баобабы,
В галереях лесов, где прохладно
И светло, как в дорическом храме,
Он провел многоводные реки
И в могучем порыве восторга
Создал тихое озеро Чад.

А потом, улыбнувшись как мальчик,
Что придумал забавную шутку,
Он собрал здесь совсем небывалых,
Удивительных птиц и животных.
Краски взяв у пустынных закатов,
Попугаям он перья раскрасил,
Дал слону он клыки, что белее
Облаков африканского неба,
Льва одел золотою одеждой
И пятнистой одел леопарда,
Сделал рог, как янтарь, носорогу,
Дал газели девичьи глаза.

И ушел на далекие звезды -
Может быть, их раскрашивать тоже.
Бродят звери, как Бог им назначил,
К водопою сбираются вместе
И не знают, что дивно прекрасны,
Что таких, как они, не отыщешь,
И не знает об этом охотник,
Что в пылающий полдень таится
За кустом с ядовитой стрелою
И кричит над поверженным зверем,
Исполняя охотничью пляску,
И уносит владыкам Судана
Дорогую добычу свою.

Но роднят обитателей степи
Иногда луговые пожары.
День, когда затмевается солнце
От летящего по ветру пепла
И невиданным зверем багровым
На равнинах шевелится пламя,
Этот день - оглушительный праздник,
Что приветливый Дьявол устроил
Даме Смерти и Ужасу брату!
В этот день не узнать человека
Средь толпы опаленных, ревущих,
Всюду бьющих клыками, рогами,
Сознающих одно лишь: огонь!

Вечер. Глаз различить не умеет
Ярких нитей на поясе белом;
Это знак, что должны мусульмане
Пред Аллахом свершить омовенье,
Тот водой, кто в лесу над рекою,
Тот песком, кто в безводной пустыне.
И от голых песчаных утесов
Беспокойного Красного Моря
До зеленых валов многопенных
Атлантического Океана
Люди молятся. Тихо в Судане,
И над ним, над огромным ребенком,
Верю, верю, склоняется Бог.

Николай Гумилев

23

АБИССИНИЯ

Между берегом буйного Красного Моря
И Суданским таинственным лесом видна,
Разметавшись среди четырех плоскогорий,
С отдыхающей львицею схожа, страна.

Север - это болота без дна и без края,
Змеи черные подступы к ним стерегут,
Их сестер-лихорадок зловещая стая,
Желтолицая, здесь обрела свой приют.

А над ними насупились мрачные горы,
Вековая обитель разбоя, Тигрэ,
Где оскалены бездны, взъерошены боры
И вершины стоят в снеговом серебре.

В плодоносной Амхаре и сеют и косят,
Зебры любят мешаться в домашний табун,
И под вечер прохладные ветры разносят
Звуки песен гортанных и рокота струн.

Абиссинец поет, и рыдает багана,
Воскрешая минувшее, полное чар;
Было время, когда перед озером Тана
Королевской столицей взносился Гондар.

Под платанами спорил о Боге ученый,
Вдруг пленяя толпу благозвучным стихом,
Живописцы писали царя Соломона
Меж царицею Савской и ласковым львом.

Но, поверив Шоанской изысканной лести,
Из старинной отчизны поэтов и роз,
Мудрый слон Абиссинии, негус Негести,
В каменистую Шоа свой трон перенес.

В Шоа воины хитры, жестоки и грубы,
Курят трубки и пьют опьяняющий тэдж,
Любят слушать одни барабаны да трубы,
Мазать маслом ружье да оттачивать меч.

Харраритов, Галла, Сомали, Данакилей,
Людоедов и карликов в чаще лесов
Своему Менелику они покорили,
Устелили дворец его шкурами львов.

И, смотря на потоки у горных подножий,
На дубы и полдневных лучей торжество,
Европеец дивится, как странно похожи
Друг на друга народ и отчизна его.

Колдовская страна! Ты на дне котловины
Задыхаешься, льется огонь с высоты,
Над тобою разносится крик ястребиный,
Но в сиянье заметишь ли ястреба ты?

Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,
Слишком много здесь этой паленой травы...
Осторожнее! В ней притаились удавы,
Притаились пантеры и рыжие львы.

По обрывам и кручам дорогой тяжелой
Поднимись и нежданно увидишь вокруг
Сикоморы и розы, веселые села
И зеленый, народом пестреющий, луг.

Там колдун совершает привычное чудо,
Тут, покорна напеву, танцует змея,
Кто сто талеров взял за больного верблюда,
Сев на камень в тени, разбирает судья.

Поднимись еще выше! Какая прохлада!
Точно позднею осенью, пусты поля,
На рассвете ручьи замерзают, и стадо
Собирается кучей под кровлей жилья.

Павианы рычат средь кустов молочая,
Перепачкавшись в белом и липком соку,
Мчатся всадники, длинные копья бросая,
Из винтовок стреляя на полном скаку.

Выше только утесы, нагие стремнины,
Где кочуют ветра да ликуют орлы,
Человек не взбирался туда, и вершины
Под тропическим солнцем от снега белы.

И повсюду, вверху и внизу, караваны
Видят солнце и пьют неоглядный простор,
Уходя в до сих пор неизвестные страны
За слоновою костью и золотом гор.

Как любил я бродить по таким же дорогам
Видеть вечером звезды, как крупный горох,
Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,
На ночлег зарываться в седеющий мох!

Есть музей этнографии в городе этом
Над широкой, как Нил, многоводной Невой,
В час, когда я устану быть только поэтом,
Ничего не найду я желанней его.

Я хожу туда трогать дикарские вещи,
Что когда-то я сам издалёка привез,
Чуять запах их странный, родной и зловещий,
Запах ладана, шерсти звериной и роз.

И я вижу, как знойное солнце пылает,
Леопард, изогнувшись, ползет на врага,
И как в хижине дымной меня поджидает
Для веселой охоты мой старый слуга.

Николай Гумилев

24

ГАЛЛА

Восемь дней от Харрара я вел караван
Сквозь Черчерские дикие горы
И седых на деревьях стрелял обезьян,
Засыпал средь корней сикоморы.

На девятую ночь я увидел с горы -
Этот миг никогда не забуду -
Там, внизу, в отдаленной равнине, костры,
Точно красные звезды, повсюду.

И помчались один за другими они,
Точно тучи в сияющей сини,
Ночи трижды святые и странные дни
На широкой галасской равнине.

Все, к чему приближался навстречу я тут,
Было больше, чем видел я раньше:
Я смотрел, как огромных верблюдов пасут
У широких прудов великанши.

Как саженного роста галласы, скача
В леопардовых шкурах и львиных,
Убегающих страусов рубят сплеча
На горячих конях-исполинах.

И как поят парным молоком старики
Умирающих змей престарелых...
И, мыча, от меня убегали быки,
Никогда не видавшие белых.

Временами я слышал у входа пещер
Звуки песен и бой барабанов,
И тогда мне казалось, что я Гулливер,
Позабытый в стране великанов.

И таинственный город, тропический Рим,
Шейх-Гуссейн я увидел высокий,
Поклонился мечети и пальмам святым,
Был допущен пред очи пророка.

Жирный негр восседал на персидских коврах
В полутемной неубранной зале,
Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,
Лишь глаза его дивно сверкали.

Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,
По плечу меня с лаской ударя,
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего государя.

Все расспрашивал, много ли знают о нем
В отдаленной и дикой России...
Вплоть до моря он славен своим колдовством,
И дела его точно благие.

Если мула в лесу ты не можешь найти
Или раб убежал беспокойный,
Все получишь ты вдруг, обещав принести
Шейх-Гуссейну подарок пристойный.

Николай Гумилев

25

СОМАЛИЙСКИЙ ПОЛУОСТРОВ

Помню ночь и песчаную помню страну
И на небе так низко луну.

И я помню, что глаз я не мог отвести
От ее золотого пути.

Там светло, и, наверное, птицы поют,
И цветы над прудами цветут,

Там не слышно, как бродят свирепые львы,
Наполняя рыканием рвы,

Не хватают мимозы колючей рукой
Проходящего в бездне ночной!

В этот вечер, лишь тени кустов поползли,
Подходили ко мне сомали,

Вождь их с рыжею шапкой косматых волос
Смертный мне приговор произнес,

И насмешливый взор из-под спущенных век
Видел, сколько со мной человек.

Завтра бой, беспощадный, томительный бой
С завывающей черной толпой,

Под ногами верблюдов сплетение тел,
Дождь отравленных копий и стрел,

И до боли я думал, что там, на луне,
Враг не мог бы подкрасться ко мне.

Ровно в полночь я мой разбудил караван,
За холмом грохотал океан,

Люди гибли в пучине, и мы на земле
Тоже гибели ждали во мгле.

Мы пустились в дорогу. Дышала трава,
Точно шкура вспотевшего льва,

И белели средь черных, священных камней
Вороха черепов и костей.

В целой Африке нету грозней сомали,
Безотраднее нет их земли,

Столько белых пронзило во мраке копье
У песчаных колодцев ее,

Чтоб о подвигах их говорил Огаден
Голосами голодных гиен.

И, когда перед утром склонилась луна,
Уж не та, а страшна и красна,

Понял я, что она, точно рыцарский щит,
Вечной славой героям горит,

И верблюдов велел положить, и ружью
Вверил вольную душу мою.

Николай Гумилев

26

Палестинское танго
(аравийская песня)

Александр Вертинский

Манит, звенит, зовет дорога.
Еще томит, еще пьянит весна,
А жить уже осталось так немного,
И на висках белеет седина.

Идут, бегут, летят, спешат заботы,
И вдаль туманную текут года.
И так настойчиво и нежно кто-то
От жизни нас уводит навсегда.

И только сердце знает, мечтает и ждет
И вечно нас куда-то зовет.
Туда, где улетает и тает печаль,
Туда, где зацветает миндаль.

И в том краю, где нет ни бурь, ни битвы
Где с неба льется золотая лень,
Еще поют какие-то молитвы,
Встречая ласковый и тихий Божий день.

И люди там застенчивы и мудры.
И небо там как синее стекло
И мне, уставшему от лжи и пудры,
Мне было с ними тихо и светло.

Так пусть же сердце знает, мечтает и ждет
И вечно нас куда-то зовет.
Туда, где улетает и тает печаль,
Туда, где зацветает миндаль.

1929

27

ЖЖ Сергея Шоргина

ЭФГЕНИ-ПАША
Рубайат. Сочинение Искандера Мортир-заде
Типа перевод с типа персидского

Диван первый:

Диван второй:

28

Гамзатов - один из моих любимых поэтов!!! 

* * *
Мой сосед глаза прищурив карие,
Говорил, мы слушали рассказ.
Вдруг с кувшинами горянка старая
Тяжко прохромала мимо нас.

И тогда старик, рассказ свой комкая,
Взглядом ту старуху до угла
Проводил и прошептал вдогонку ей:
"До чего же хороша была!"

Расул Гамзатов

29

Официальный сайт поэта находится там: Расул Гамзатов, а одни из лучших его стихотворений -  здесь :)

* * *

В музейных залах – в Лувре и в Версале,
Где я ходил, бывало, много дней,
Меня мадонны строгие смущали
С тобою странной схожестью своей.

И думал я: как чье-то вдохновенье,
Чужое представленье красоты
Могло предугадать твои черты
За столько лет до твоего рожденья?

Вдали от края нашего встречать
Красавиц доводилось мне немало,
Но в них твою угадывал я стать.
И я того не мог понять, бывало,
Как эти дочери чужой земли
Твою осанку перенять могли?

Расул Гамзатов

Отредактировано Rusudan (2007-09-30 13:03:34)

30

Из серии "Персидские стихи":

ОТНОШЕНИЕ К ЖЕНЩИНЕ...

Я спросил на вершине,
поросшей кизилом:
«Что мужского достоинства
служит мерилом?»
«Отношение к женщине», –
молвило небо в ответ.

«Чем измерить, – спросил я
у древней былины, –
Настоящее мужество в сердце мужчины?»
«Отношением к женщине», –
мне отвечала она.

«Чем любовь измеряется
сердца мужского?»
«Отношением к женщине...»
«Нет мерила такого», –
возразили служители мер и весов.

Расул Гамзатов

31

Стихи, в которых ты воспета

Такого нету амулета,
Чтоб от сердечных ран спасал.
И персиянкам я читал
Стихи, в которых ты воспета.

И, хоть в стихах вознесена
Ты всякий раз была высоко,
Не высказала мне упрека
Из многих женщин ни одна.

А ты,
лишаясь белых крыл,
Бросаешь снова мне упреки
За то, что преданные строки
Одной из них я посвятил.

Расул Гамзатов

32

Вижу я:
твои руки как руки,
Не похожи на звезды глаза.
И бровей неприметны излуки,
Хоть черны они, словно гроза.

И собой драгоценного лала
Не стремятся напомнить уста.
Но обличьем твоим, как бывало,
Я любуюсь опять неспроста.

Что возникнет,
когда на странице
В книге слово от слова отсечь?
Но сольются слова в вереницы,
И поймешь, как пленительна речь!

Расул Гамзатов

33

Ответ Хайяма

Собственному преданный исламу,
Чьи не слишком строги письмена,
На поклон придя к Омар Хайяму,
Осушил я полный рог вина,

И, оставшись трезвым, как арыки,
Вопрошал душевен я и прям:
– Чей ты будешь? Персы и таджики
Спорят из-за этого, Хайям?

Словно из таинственного храма,
Прозвучал ответ его сквозь смех:
– Я не беден, и богатств Хайяма
Под луной хватить должно на всех.

Расул Гамзатов

34

В горах джигиты ссорились, бывало,
Но женщина спешила к ним и вдруг
Платок мужчинам под ноги бросала,
И падало оружие из рук.

О женщины, пока в смертельной злости
Не подняли мечей материки,
Мужчинам под ноги скорее бросьте
Свои в слезах намокшие платки.

Расул Гамзатов

35

Из серии "Персидские стихи":

В Ширазе

Я спросил в Ширазе речку малую:
– Как случилось, что не первый век,
Осенясь звездою семипалою,
Стала ты известней многих рек?

Отвечала речка светло-сизая:
– Потому завиден мой удел,
Что поила некогда Хафиза я,
И меня он некогда воспел.

Я спросил в Ширазе розу красную:
– Почему не первый век подряд,
Называя самою прекрасною,
О тебе повсюду говорят?

Почему ты, как звезда вечерняя,
Выше роз других вознесена?
– Пел Хафиз, –
сказала роза чермная, –
Обо мне в былые времена.

И на женщин бросив взгляд не издали,
Я спросил в Ширазе как-то раз:
– Почему считают в мире исстари
Первыми красавицами вас?

– Жизнь сравнивший с чашею пригубленной,
Так считал Хафиз.
И, не скупой,
Самарканд за родинку возлюбленной
Отдавал он вместе с Бухарой.

Расул Гамзатов

36

Три вещи приносят влюбленному вред:
Собака в дому, свет луны и сосед.
Собаке дам кость, а соседу монету,
И, может быть, туча прикроет нам свет.

Песни Шираза

37

Грустно - очень....

38

Диван Тамарита

ГАЗЕЛЛЫ

I

ГАЗЕЛЛА О НЕЖДАННОЙ ЛЮБВИ

Не разгадал никто еще, как сладко
дурманит это миртовое лоно.
Не знал никто, что белыми зубами
птенца любви ты мучишь затаенно.

Смотрели сны персидские лошадки
на лунном камне век твоих атласных,
когда тебя, соперницу метели,
четыре ночи обвивал я в ласках.

Как семена прозрачные, взлетали
над гипсовым жасмином эти веки.
Искал я в сердце мраморные буквы,
чтобы из них сложить тебе - навеки,

навеки: сад тоски моей предсмертной,
твой силуэт, навек неразличимый,
и кровь твоя, пригубленная мною,
и губы твои в час моей кончины.

II

ГАЗЕЛЛА О ПУГАЮЩЕЙ БЛИЗОСТИ

Я хочу, чтоб воды не размыли тины.
Я хочу, чтоб ветер не обрел долины.

Чтобы слепли ночи и прозреть не смели,
чтоб не знало сердце золотого хмеля,

чтобы вол шептался с лебедой вечерней,
чтоб, не видя света, умирали черви,

чтобы зубы череп оголил в оскале,
чтоб желтел их отблеск и на белой шали.

Я слежу, как бьется ночь полуживая,
раненой гадюкой полдень обвивая.

Зелен яд заката, но я выпью зелье.
Я пройду сквозь арки, где года истлели.

Только пе слепи ты чистой наготою -
как игла агавы в лозах над водою.

Дай тоской забыться на планете дальней -
но не помнить кожи холодок миндальный.

Федерико Гарсиа Лорка

© Перевод А. Гелескула

39

III

ГАЗЕЛЛА ОБ ОТЧАЯВШЕЙСЯ ЛЮБВИ

Не опускается мгла,
чтобы не смог я прийти
и чтобы ты не смогла.

Все равно я приду -
и пускай скорпионом впивается зной.

Все равно ты придешь, хоть бы
хоть бы губы сжигал тебе дождь соляной.

Не подымается мгла,
чтобы не смог я прийти
и чтобы ты не смогла.

Я приду,
бросив жабам изглоданный мой огнецвет.

Ты придешь
лабиринтами ночи, где выхода нет.

Не опускается мгла,
не подымается мгла,
чтобы я без тебя умирал,
чтобы ты без меня умерла.

IV

ГАЗЕЛЛА О СКРЫТНОЙ ЛЮБВИ

В венок я вплел тебе вербену
лишь ради колокола Велы.

Гранада, затканная хмелем,
луной отсвечивала белой.

Сгубил я сад мой в Картахене
лишь ради колокола Велы.

Гранада раненою серной
за флюгерами розовела.

И ради колокола Велы
я этой ночью до рассвета
горел в огне твоего тела,
горел, и чье оно - не ведал.

Федерико Гарсиа Лорка

© Перевод А. Гелескула

40

V

ГАЗЕЛЛА О МЕРТВОМ РЕБЕНКЕ

Каждую ночь в моей Гранаде,
каждую ночь умирает ребенок.
Каждую ночь вода садится
поговорить о погребенных.

Есть два ветра - мглистый и ясный.
Крылья мертвых - листья бурьяна.
Есть два ветра - фазаны на башнях
и закат - как детская рана.

Ни пушинки голубя в небе -
только хмель над каменной нишей.
Ни крупинки неба на камне
над водой, тебя схоронившей.

Пала с гор водяная глыба.
Затосковали цветы и кони.
И ты застыл, ледяной архангел,
под синей тенью моей ладони.

VI

ГАЗЕЛЛА О ГОРЬКОМ КОРНЕ

На свете есть горький корень
и тысячи окон зорких.

Нельзя и рукой ребенка
разбить водяные створки.

Куда же, куда идешь ты?
Есть небо пчелиных оргий -
прозрачная битва роя -
и горький тот корень.

Горький.

С изнанки лица в подошвы
стекает осадок боли,
и поет обрубок ночи
со свежей слезой на сколе.

Любовь моя, враг мой смертный,
грызи же свой горький корень.

Федерико Гарсиа Лорка

© Перевод А. Гелескула


Вы здесь » Амальград форум - арабская, персидская, ближневосточная культура » Персидская и персо-таджикская литература » Стихи о Ближнем Востоке, Персии известных поэтов со всего мира