ВСЕГО ХОРОШЕГО

   И подошел вечер.
   И Алмитра, пророчица, сказала: Пусть будет благословен этот день и это место и твой дух, который говорил с нами.
   А он ответил: «Разве это я говорил с вами? Разве я тоже не был лишь слушатель?»

   После этого он сошел со ступенек Храма, и все люди последовали за ним. И он взошел на корабль и встал на палубе.
   И, снова взглянув на толпу, он возвысил голос и сказал:
   Люди Орфалеса, мой ветер говорит мне – я должен покинуть вас.
   Я не так тороплюсь, как ветер, но все же я должен уйти.
   Мы, скитальцы, всегда выбираем самую пустынную из дорог и не начинаем дня там, где мы окончили предыдущий; и ни один восход не найдет нас там, где закат оставил нас.
   Даже когда земля спит, мы в пути.
   Мы – семена цепких растений, и, как только мы возмужаем и сердца наши станут полны, нас бросают по ветру, который разносит нас.

   Мои дни среди вас были так кратки, и еще короче были слова, что я вам сказал.
   Но если голос мой перестанет звучать в ваших ушах и моя любовь исчезнет из вашей памяти, тогда я снова вернусь.
   И буду снова говорить с вами еще более полным сердцем и устами, еще более податливыми Духу.
   Да, я вернусь, когда придет срок.
   И хотя смерть может спрятать меня и я буду окутан еще большим молчанием, я снова буду искать вашего понимания.
   И буду искать его не без пользы.
   Ведь если то, что я говорил, окажется правдой, эта правда заявит о себе еще более ясным голосом, и слова ее будут лучше отвечать вашим мыслям.

   Меня уносит ветер, люди Орфалеса, но я не кану в пустоту.
   И если день этот не стал днем, когда ваши нужды удовлетворились и моя любовь принесла вам плоды, тогда пусть этот день будет обещанием другого дня.
   Нужды человека меняются, но любовь его постоянна и постоянно его желание, чтобы эта любовь удовлетворяла его нужды.
   Поэтому знайте, что и из большого молчания я вернусь к вам.
   Туман, который уходит с восходом, оставляя на полях только росу, поднимется и соберется в облако и затем упадет дождем.
   И я тоже похож был на этот туман.
   В молчании ночей ходил я по улицам вашим, и мой дух входил в ваши дома.
   И биение ваших сердец было в моем сердце, и ваше дыхание было на моем лице, и я знал вас всех.
   Да, я делил с вами вашу радость и вашу боль, и, когда вы засыпали, ваши сны становились моими снами.
   И часто я был среди вас как озеро между горами.
   Я отражал ваши вершины и неровные склоны и даже пролетающие стайки ваших мыслей и ваших желаний.
   И ручьи смеха ваших детей и реки томления ваших юношей впадали в мое молчание.
   Эти ручьи и реки не перестали петь даже тогда, когда они достигали глубин моего Я.

   Но что-то еще более нежное, чем смех, и большее, чем томление, вошло в меня.
   Это была безграничность, которую я в вас нашел;
   Огромный великан, в котором вы все только клетки и жилы;
   Великан, в чьем пении ваше пенье – лишь беззвучное сотрясение воздуха.
   В этом великане и каждый из вас был огромен.
   И, глядя на него, я до конца разглядел и полюбил вас.
   Разве все расстояния, что пролетает любовь, не в пределах этого великана?
   И разве есть видения, догадки, надежды, которые могут уносить дальше, чем этот полет?
   Как гигантский дуб, покрытый цветами яблони, живет в вас этот великан.
   Его мощь гнет вас к земле, его аромат поднимает вас в высь, и в его долговечности вы сами бессмертны.
   Вам говорили, что, так же как цепь, вы слабы самым слабым своим звеном,
   Но это лишь половина правды. Вы сильны самым крепким своим звеном.
   Мерить вас самыми малыми вашими делами все равно что мерить мощь океана хрупкостью его пены.
   Обвинять вас за ваши неудачи все равно что обвинять времена года за их непостоянство.

   Да, вы похожи на океан,
   И хотя тяжело груженные суда ждут прилива на ваших берегах, все же, как океан, вы не можете торопить ваши приливы.
   Но вы похожи также и на времена года,
   Ведь, хотя вашей зимой вы отрицаете существование вашей весны,
   Все же весна, дремлющая внутри вас, улыбается во сне и не в обиде на вас.
   Но не думайте, что я говорю это лишь для того, чтобы вы сказали друг другу: «Он оценил нас хорошо, высоко. Он видел только хорошее в нас».
   Я лишь говорю вам словами то, что вы сами знаете в мыслях своих.
   А ведь что такое словесное знанье, как не жалкая тень бессловесного?
   Ваши мысли и мои слова – это лишь волны запечатанной памяти, в которой хранятся записи про наши вчера,
   И про древние дни, когда Земля не знала еще ни нас, ни себя,
   И про ночи, когда все на Земле было еще в беспорядке.

   Мудрецы приходили к вам, чтобы дать вам своей мудрости. Я пришел к вам, чтобы взять от мудрости вашей.
   И вот я нашел то, что больше чем мудрость.
   Это пламя вашего духа, которое все разрастается, Пока вы, не обращая вниманья на его рост, сокрушаетесь лишь об увядании ваших дней.
   Но боится могилы только жизнь, которая ищет жизни лишь в плоти.

   Здесь нет могил.
   Эти горы и эти равнины – одновременно и колыбель, и ступенька. Когда вы проходите мимо поля, где вы хоронили предков своих, посмотрите туда хорошенько, и вы увидите там себя и своих детей, танцующих вместе, взявшись за руки.
   Поистине, вы часто веселитесь, не зная об этом.

   К вам приходили другие, они обещали вашей вере горы златые, и за то обещанье вы отдали им только ваши богатства, вашу власть, вашу славу.
   Я дал вам меньше, чем обещанье, и все же вы были много щедрее ко мне.
   Вы дали мне еще большую жажду жизни.
   А ведь нет большего для человека подарка, чем тот, что превращает все его цели в желанья, от которых у него пересохшие губы и вся жизнь становится как прекрасный фонтан.
   И мой почет и вознагражденье мое заключаются в следующем:
   Всегда, когда я подхожу к тому фонтану напиться, я нахожу, что живая вода его сама томится жаждой;
   И пока я ее пью, она пьет меня.
   Кое-кто из вас думает, что я горд и слишком стеснителен, чтобы брать ваши подарки.
   Я действительно слишком горд, чтобы работать за вознаграждение, иное дело – подарки.
   И хотя я питался ягодами среди окрестных холмов, когда вы хотели бы видеть меня сидящим за вашим столом,
   И спал в портике храма, когда вы с радостью приняли бы меня к себе,
   Все же разве не ваше любящее внимание к моим дням и ночам превратило пищу мою в нектар и наполнило мой сон сновидениями?

   Но больше всего я благословляю вас вот за что:
   Вы даете много и даже не знаете об этом.
   А ведь доброта, которая любуется собой в зеркале, превращается в камень
   И хорошее дело, которое называет себя красивыми именами, становится родителем проклятья.
   Кому-то из вас казался я отчужденным и пьяным своим одиночеством,
   И вы говорили: "Он держит совет с деревьями своего леса, но не с нами, с людьми.
   Он сидит одиноко на вершинах холмов и смотрит вниз на наш город".
   Это правда, что я поднимался на эти холмы и гулял в отдаленных местах.
   Но разве смог бы я увидеть вас, если бы не уходил на большие высоты и расстояния?
   Как может кто-нибудь быть по-настоящему близко, если он не ушел далеко?

   И есть среди вас другие, кто не обращались ко мне в словах, и они говорили:
   "Странник, странник, любитель недостижимых высот, почему бродишь ты средь вершин, где орлы строят гнезда?
   Почему ищешь то, чего достигнуть нельзя?
   Что за бури собираешься ты ловить в свою сеть?
   И каких ускользающих птиц ловишь ты в своем небе?
   Приди и будь таким же, как мы.
   Спустись утолить свой голод хлебом из наших запасов и свою жажду – нашим вином".
   В одиночестве своих душ они говорили все это.
   Но если бы одиночество их было глубже, они знали бы – я искал только секрет вашей радости и вашей беды,
   И я охотился только за главным в ваших Я, за тем, что бродит по небесам.

   Но за охотником тоже охотились;
   Поэтому много моих стрел покинули лук мой только лишь для того, чтобы найти мою грудь.
   И летающий был в тоже время ползущим,
   Потому что, когда я расправлял свои крылья под солнцем, их тень на земле была лишь черепахой.
   И я, верующий, был в то же время и тем, кто сомневался;
   Вот поэтому я снова и снова сыпал соль на свои раны, сыпал, чтоб сильней верить в вас и лучше узнать вас.

   И с верой и знаньем, полученными таким трудным путем, я говорю вам так:
   Вы не пленники ваших тел и не привязаны к вашим домам и полям.
   Ваше Я парит над горой и путешествует вместе с ветрами.
   Это не то существо, что ползет за теплом, пресмыкаясь под солнцем, иль роет норы во тьме, чтоб обеспечить себе безопасность,
   Нет, это то существо, что свободно: это дух, который обнимает всю Землю и движется вместе с эфиром.

   Если эти слова вам не понятны, не пытайтесь в них разобраться.
   Туманно и облачно бывает начало всех вещей и ясно только в конце,
   А я очень хотел, чтоб вы помнили меня как начало.
   Жизнь и все, что живет, зачинается тоже в тумане, а не в прозрачном кристалле.
   И кто, кроме кристалла, может сказать, рассеется ли туман?

   Я хотел, чтобы вспоминая меня, вы помнили вот что:
   То, что выглядит наиболее слабым и путанным в вас, – в самом деле есть самое сильное, самое ясное.
   Ведь разве не ваше дыханье создало и укрепило ваш остов?
   И разве не мечта, которую никто из вас уже и не помнит, построила этот ваш город и создала все, что в нем есть?
   Но если бы вы смогли видеть ваше дыханье, то перестали бы видеть все остальное,
   И если бы вы смогли слышать шепот той вашей мечты, вы не услышали бы уже других звуков.

   Но вы не видите и не слышите этого, и это хорошо.
   Повязка, что застилает ваши глаза, может быть снята только руками, которые соткали эту повязку.
   И глину, которой закрыты ваши уши, можно проткнуть лишь теми пальцами, что разминали ее.
   И вы уведете, И вы услышите, И все же вы не будете сожалеть, что знали слепоту, и печалиться, что были глухи.
   Потому что в тот день вы узнаете скрытые назначенья всех вещей.
   И вы благословите темноту, как вы благословили свет.

   И сказав все это, он посмотрел вокруг и увидел капитана своего корабля, стоящего у руля и смотрящего то на надутые паруса, то вдаль.
   И он сказал:
   Терпелив, слишком уж терпелив кормчий моего корабля.
   Ветер дует, и беспокойны его паруса, Даже руль ищет уже направленье,
   И все же спокойно ждет капитан моего молчания.
   И эти мои моряки, которые слышали хоры огромных морей, они тоже слушали меня терпеливо.
   Но сейчас они не могут ждать дольше.
   Я готов.
   Ручей достиг моря, и снова великая мать прижимает сына к своей груди.

   Всего вам хорошего, люди Орфалеса. Этот день окончился.
   Он закрывается для нас, как водяная лилия закрывается для своего собственного завтра.
   То, что было дано нам здесь, мы будем хранить,
   И если этого недостаточно, тогда снова должны мы собраться и вместе протянуть руки дающему.
   Не забывайте, что я вернусь к вам снова.
   Еще немного, и моя тоска начнет собирать пыль и пену для другого тела.
   Еще немного, мгновение отдыха в попутном ветре, и другая женщина родит меня.

   Всего хорошего вам и моей юности, которую я провел с вами.
   Ведь только вчера мы встретились в мечте.
   Вы пели мне в моем одиночестве, и я из ваших стремлений построил свой воздушный замок в небе.
   Но сейчас наш сон ушел от нас, и наши сновидения растаяли, и рассвет уже давно кончился.
   Полдень уже подходит к нам, наша дремота уже превратилась в день, и мы должны расстаться.
   Если в сумерках памяти мы встретимся еще раз, мы снова будем говорить вместе и вы споете мне песнь с более глубоким смыслом.
   И если наши руки встретятся в еще одной мечте, мы построим другой воздушный замок.

   Говоря так, он дал сигнал своим морякам, и сразу же они подняли якорь и сняли корабль с места стоянки, и он двинулся на восток.
   И крик вырвался из толпы, как из единого сердца, и он поднялся в темноту и понесся над морем, как будто протрубили огромные трубы.
   Только Алмитра молчала, следя за кораблем, пока он не исчез в тумане.
   И когда все люди разошлись, она все еще стояла одна на набережной, вспоминая сердцем его слова:

   «Еще немного, мгновение отдыха в попутном ветре, и другая женщина родит меня».