Хорошую тему начали,vladislavz!

*
                           Баку

Холодно Каспию, старый ворчит:
Длится зима утомительно-долго.
Норд, налетев, его волны рябит:
Льдом его колет любовница Волга!

Бок свой погреет усталый старик
Там, у горячих персидских предгорий…
Тщетно! вновь с севера ветер возник,
Веет с России метелями… Горе!

Злобно поднимет старик-исполин
Дряхлые волны, – ударит с размаху,
Кинет суда по простору пучин…
То-то матросы натерпятся страху!

Помнит старик, как в былые века
Он широко разлегался на ложе…
Волга-Ахтуба была не река,
Моря Азовского не было тоже;

Все эти речки: Аму, Сыр-Дарья,
Всё, чем сегодня мы карты узорим,
Были – его побережий семья;
С Чёрным, как с братом, сливался он морем!

И, обойдя сонм Кавказских громад,
Узким далёко простёршись проливом,
Он омывал вековой Арарат,
Спал у него под челом горделивым.

Ныне увидишь ли старых друзей?
Где ты, Масис, охранитель ковчега?
Так же ли дремлешь в гордыне своей?
– Хмурится Каспий, бьёт в берег с разбега.

Всё здесь и чуждо и ново ему:
Речки, холмы, города и народы!
Вновь бы вернуться к былому, к тому,
Что он знавал на рассвете природы!

Видеть бы лес из безмерных стволов,
А не из этих лимонов да лавров!
Ждать мастодонтов и в глуби валов
Прятать заботливо ихтиозавров!

Ах, эти люди! Покинув свой прах,
Бродят они средь зыбей и в туманах,
Режут валы на стальных скорлупах,
Прыгают ввысь на своих гидропланах!

Всё ненавистно теперь старику!
Всё б затопить, истребить, обесславить, –
Нивы, селенья и это Баку,
Что его прежние глуби буравит!

25.01.1917, Баку         Валерий Брюсов

                        В Баку

Стыдливо стучатся о пристань валы
       Каспийского моря,
Подкрашенной пеной и выступ скалы
       И плиты узоря.

На рейде ряды разноцветных судов
       Качаются кротко.
И мирно дрожит на волненьи валов
       Подводная лодка.

Сплетается ветер с январским теплом,
       Живительно свежий,
И ищет мечта, в далеке голубом,
       Персидских прибрежий.

Там розы Шираза, там сад Шах-Намэ,
       Газели Гафиза…
И грёзы о прошлом блистают в уме,
       Как пестрая риза.

Привет тебе, дальний и дивный Иран,
       Ты, праотец мира, –
Где некогда шли спарапеты армян
        За знаменем Кира…

Но мирно на рейде трепещут суда
        С шелками, с изюмом;
Стыдливо о пристань стучится вода
        С приветливым шумом.

На улицах быстрая смена толпы,
        Случайных собратий,
И гордо стоят нефтяные столпы
        На Биби-Эйбате.

24.01.1916                    Валерий Брюсов

*
                  Мы – скифы

Мы – те, о ком шептали в старину,
С невольной дрожью, эллинские мифы:
Народ, взлюбивший буйство и войну,
Сыны Геракла и Эхидны, – скифы.

Вкруг моря Чёрного, в пустых степях,
Как демоны, мы облетали быстро,
Являясь вдруг, чтоб сеять всюду страх:
К верховьям Тигра иль низовьям Истра.

Мы ужасали дикой волей мир,
Горя зловеще, там и здесь, зарницей:
Пред нами Дарий отступил, и Кир
Был скифской на пути смирён царицей.

Что были мы? – Щит, нож, колчан, копьё,
Лук, стрелы, панцирь да коня удила!
Блеск, звон, крик, смех, налёты, – всё бытьё
В разгуле бранном, в пире пьяном было!

Лелеяли нас вьюги да мороз:
Нас холод влёк в метельный вихрь событий;
Ножом вино рубили мы, волос
Замёрзших звякали льдяные нити!

Наш верный друг, учитель мудрый наш,
Вино ячменное живило силы:
Мы мчались в бой под звоны медных чаш,
На поясе, и с ними шли в могилы.

Дни битв, охот и буйственных пиров,
Сменяясь, облик создавали жизни…
Как было весело колоть рабов,
Пред тем, как зажигать костёр, на тризне!

В курганах грузных, сидя на коне,
Среди богатств, как завещали деды,
Спят наши грозные цари: во сне
Им грезятся пиры, бои, победы.

Но, в стороне от очага присев,
Порой, когда хмелели сладко гости,
Наш юноша выделывал для дев
Коней и львов из серебра и кости.

Иль, окружив сурового жреца,
Держа в руке высоко факел дымный,
Мы, в пляске ярой, пели без конца
Неистово-восторженные гимны!

1916                             Валерий Брюсов

*
               Жрец Изиды

Я – жрец Изиды светлокудрой;
Я был воспитан в храме Фта,
И дал народ мне имя «Мудрый»
За то, что жизнь моя чиста.

Уста не осквернял я ложью,
Корыстью не прельщался я,
И к женской груди, с страстной дрожью,
Не припадала грудь моя;

Давал я щедро подаянье
Всем, обращавшимся ко мне…
Но есть в душе воспоминанье,
Как змей, лежащее на дне.

Свершал я путь годичный в Фивы…
На палубе я утра ждал…
Чуть Нил влачил свои разливы;
Смеялся вдалеке шакал.

И женщина, в одежде белой,
Пришла на пристань, близ кормы,
И  стала,  трепетно-несмело,
Там, пред порогом водной тьмы.

Дрожал корабль наш, мёртвый, сонный,
Громадой чёрной перед ней,
А я скрывался потаённо
Меж брёвен, вёсел и снастей.

И, словно в жажде утешенья,
Та, в белом, женщина, ждала
И медлила свершить решенье…
Но дрогнула пред утром мгла…

В моей душе всё было смутно,
Хотел я крикнуть – и не мог…
Но вдруг повеял ветр попутный,
И кормщик затрубил в свой рог.

Все пробудились, зашумели,
Вознёсся якорь с быстротой,
Канаты радостно запели, –
Но пристань видел я – пустой!

И мы пошли, качаясь плавно,
И быстро всё светлело вкруг, –
Но мне казалось, будто явно
В воде распространялся круг…

Я – жрец Изиды светлокудрой;
Я был воспитан в храме Фта,
И дал народ мне имя «Мудрый»
За то, что жизнь моя чиста!

09.03.1900          Валерий Брюсов

*
                 Стамбул

Облезлые  худые  кобели
С печальными, молящими глазами –
Потомки тех, что из степей пришли
За пыльными скрипучими возами.

Был победитель славен и богат,
И затопил он шумною ордою
Твои дворцы, твои сады, Царьград,
И предался, как сытый лев, покою.

Но дни летят, летят быстрее птиц!
И вот уже в Скутари на погосте
Чернеет лес, и тысячи гробниц
Белеют в кипарисах, точно кости.

И прах веков упал на прах святынь,
На славный город, ныне полудикий,
И вой собак звучит тоской пустынь
Под византийской ветхой базиликой.

И пуст Сераль, и смолк его фонтан,
И высохли столетние деревья…
Стамбул, Стамбул! Последний мертвый стан
Последнего великого кочевья

1905                            Иван Бунин

*
           Свидетельство  дерева
              Восточный рассказ

Был в Таберстане, по словам преданий,
Судья, достойный званья своего,
По имени Эбу Аббас Руяни;
Народ премудрым мужем звал его.
К нему явился для решенья дела
Раз человек, которому должник
Не отдавал займа, промолвив смело:
«Не брал я денег».  – Не было улик.
«Так клятвы ждёт закон, и клятвой тою
Иск прекращается», – сказал судья.
«Помилуй бог! Тогда ограблен я:
Обманщик рад отделаться божбою!» –
Воскликнул обвинитель, прослезясь.
Увидел в горестной его тревоге
Правдивость показания Аббас.
«Где дал ему ты деньги?» – «На дороге,
У дерева». – «Их дал взаймы ты?» – «Да».
– «Пусть дерево же приговор суда
Решит; иди, проси его защиты;
Под тению его склонись в пыли,
Усердную молитву соверши ты
И здесь с тобой предстать ему вели:
Да ясными провозгласит словами,
Какой тогда был уговор меж вами».

Просителя противник, засмеясь,
Как шутку этот выслушал наказ;
Но тот пошёл, смиренной веры полон.
Повременив, сказал слегка Аббас,
Как про себя: «Теперь уже дошёл он
До дерева, я полагаю». – «Нет,
Не мог дойти он до него так скоро!» –
Должник невольно вымолвил в ответ.
Аббас смолчал, как будто б разговора
Оно не стоило: но как потом
Проситель, с грустным возвратясь лицом,
Поведал: «Дерево вотще с мольбою
Я заклинал; его мольба моя
Не двинула», – тогда сказал судья:
«Уж дерево явилось предо мною
С свидетельством, и правду слышал я.
Мне свой обман, на совесть дерзко взятый,
Сам высказал невольно виноватый».

1860                        Юлиус Гаммер,  1810-1862
(Пер. с нем. Каролины Карловны Павловой,  1807-1893,
немецкий оригинал не установлен)

Таберстан – северный Иран.

Отредактировано vladislavz (2010-08-24 00:17:53)

*
             Жительнице  Малабара

Как нежны тонких рук и ног твоих изгибы!
Все жёны белые завидовать могли бы
Широкому бедру, а бархат глаз твоих
Пленит сердца певцов, пробудит трепет в них.
Ты богом рождена в краю лазури знойной,
Чтоб трубку зажигать, чтоб ряд сосудов стройный
Благоухающей струёю наполнять.
Москитов жадный рой от ложа отгонять,
Чтоб утренней порой при пении платанов
Спешить к себе домой с корзиною бананов,
Чтоб босоножкою бродить среди полей,
Мурлыкая напев забытый прежних дней.
Когда же, в мантии пурпурной пламенея,
К вам вечер спустится, ночной прохладой вея,
Рогожу разостлав, беспечно до зари
Во сне мечтаешь ты о пёстрой колибри!

Дитя счастливое! Зачем горишь желаньем
Увидеть Францию, пронзённую страданьем,
Где людям тесно жить; зачем судьбу свою
Спешишь вручить рукам гребцов и кораблю,
Проститься навсегда с любимым тамарином?
Полуодетая, под призрачным муслином,
Дрожа от холода и вьюги снеговой,
Ты вспомнишь прошлое и вольный край родной;
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
В притонах городских приют отыщешь свой,
Дерев кокосовых ища во мгле сырой!

                                            Шарль Бодлер,  1821-1867
                                                    © Перевод  Эллис

*
      Турецкая  песня

Дона дальнего питомец,
Злобный, милый незнакомец!
Ах, зачем явился ты,
В блеске гордой красоты?..

Ах, зачем огнистым взором,
Нежным, пылким разговором
Ты смутил мой юный ум
И покой бесстрастных дум?

Сон мой тих бывал доселе
На девической постеле,
И в кругу моих подруг
Светел, ясен был мой дух.

И в тревоге неизвестной
Мне не снились: град чудесный,
Царь – любовь своих граждан,
Войско – гибель мусульман.

Дона дальнего питомец,
Злобный, милый незнакомец!
Ах, зачем явился ты
В блеске гордой красоты?

            Василий Николаевич Щастный, 
                   1802- не ранее 1853

*
                Иран
            Из Гафиза

Ликуй, Иран! твоя краса,
Как отблеск радуги огнистый!
Земля цветёт – и небеса,
Как взоры Гурий, вечно – чисты!

Так возлюбил тебя Аллах,
Иран, жемчужина Востока,
И око мира, Падишах,
Сей лев Ислама, меч пророка!

Твой воздух амброй растворён,
Им дышит лавр и мирт с алоем!
Здесь в розу соловей влюблён;
Гафиз любви томится зноем.

   Лукьян Андреевич Якубович,  1808-1839