Четка тридцать пятая.

                   О том, что
        справедливость царей –
     основа процветания страны,
              а их насилье –
          причина ее упадка

О, только потому престол мы ценим,
Что ты ступаешь по его ступеням!

От бога должность принял ты царя, -
Так властвуй, правду и добро творя.

Опасен, вреден царь ожесточенный,
Поправший справедливости законы.

Венцу и трону в прах сойти дано, -
Бессмертно имя доброе одно.

Ушел Джамшид, ушел с волшебной чашей, -
Лишь имя в памяти осталось нашей.

Ты дурно жил? Придет, карая, смерть!
Дурное имя – вот вторая смерть!

Добро всегда творил, смерть попирая?
Знай: имя доброе есть жизнь вторая!

Насилья корень в сердце уничтожь,
Сломай всю ветвь насильников-вельмож.

А впрочем, если не возжаждешь мести,
То ветвь сама погибнет с корнем вместе.

На корень ты топор обрушил свой,
Ужели ветвь останется живой?

На свете том, где приговор выносят,
Пусть за грехи других с тебя не спросят,

Где месть пылает, там сверкает меч, -
Стремись от мести сердце уберечь.

Гной на глазах рассудка – гнев и злоба:
Омыть от гноя надо глаза оба!

Тот пламень гнева, что все злей и злей,
Водою благородства ты залей.

Чтоб у врага сжечь колосок, не боле,
Ужель сожжешь ты собственное поле?

Ты не казни людей. Да помнит шах:
Медлительность нужна в таких делах, -

Тому, кто обезглавлен, нет спасенья
До самого из мертвых воскресенья,

Но если жизни сохранилась нить,
Преступника успеешь ты казнить.

Будь мягок, не суди сурово, скоро, -
У слабых, бедных силы нет для спора:

Посевам нужен мягкий, летний дождь,
Но губит их жестоких ливней мощь.

Когда, взыскуя правды и защиты,
Твой подданный придет, - его прими ты,

Услышь его мольбу, его призыв,
И помоги, насилье прекратив:

Все сделай для него, умножь усилья,
Как будто сам ты жертвой стал насилья.

Страшись возмездья Страшного суда,
Ты никому не причиняй вреда.

Да будешь пленным – милость и пощада:
Чего тебе не надо, - им не надо!

К нуждающимся ухо приклони,
Да быстро помощь обретут они.

Покуда в мире есть нужда людская,
Будь счастлив, неимущим помогая.

Не будь самоуверен властелин,
И не кичись нарядом, как павлин:

Величье обретешь, когда смиренно
И набожно преклонишь ты колена.

Не перстни - украшенье царских рук,
А то, что руки дарят всем вокруг.

Гордись свои служеньем пред всевышним,
А слуг своих число считай излишним.

Надень добра и милости венец
И помни то, что говорил мудрец:

«В стране основа власти – справедливость.
Стране дарует счастье – справедливость.

Не будет подданный служить стране,
Пока не будет счастлив он вполне!»

© перевод  С. Липкина

Абдррахман Джами при жизни обладал очень большим
авторитетом и уважением.
Вот, как писал о нем Захириддин Мухаммад Бабур в книге
«Бабур-Наме»
(«события года девятьсот одиннадцатого 1505 - 1506» 177а):
«Каждый кто занимался каким-нибудь делом, имел цель
и желание довести это дело до совершенства. Одним из таких
выдающихся людей был Маулана Абд ар-Рахман Джами.
В его время не было другого человека, столь сведущего
в науках явных и сокровенных.
Стихи его хорошо известны и достоинства Маулана Джами
выше того, чтобы была нужда их восхвалять. Мне пришла
мысль начертать на этих ничтожных страницах его имя
и упомянуть о некоторых из его качеств только своего
благословения и счастья ради…»
Чтобы не уклоняться от темы я после того, как приведу здесь
в «Четке тридцать пятой» - «Рассказ о том, как в царствование
Нуширвана процветала его страна…» напишу рассказ
Садраддина Айни, в котором он рассказывает
о удивительной скромности Абд ар-Рахман Джами.

Возвращаясь к жизни Великого поэта Абд ар-Рахмана Джами,
привожу рассказ Садраддина Айни, о котором пишет
Мирзо Турсун-Заде:
«Садраддин Айни в своей работе об Алишере Навои приводит
рассказ, свидетельствующий об исключительной скромности
Джами. Рассказ этот принадлежит перу васифи, младшего
современника Джами.
Кази-заде, - повествует Васифи, - поэт из Систана, был в Герате
впервые и пришел к Джами. Он полагал, что прославленный
поэт должен носить огромную чалму и щеголять нарядом из
шелка и парчи. Когда Кази-заде вошел во двор дома Джами
и присел на край суфы (глиняного возвышения), стоявшей в
крытом проходе двора, к нему вышел старый человек
в ватном халате, в белой, без узора, тюбитейке «убайди»,
обмотанной маленькой чалмой, и поздоровался с гостем.
Кази-заде решил, что это один из слуг хозяина дома.
Не встав и не проявляя никакого почтения, он спросил:
      - Их светлость дома?
      - Был дома до сих пор! – улыбаясь, ответил старик.
      - удивительно! Почтенным людям всегда почему-то
прислуживают бестолковые, которые ответить, как следует
не могут да еще смеются при этом, - подумал Кази-заде и,
взглянув на старика, сказал:
      - эй, бестолковый! Пошел бы и доложил господину,
что прибыл Кази-заде из Систана в надежде увидеть его.
Если они окажут милость и соизволят появиться, то это будет
с их стороны весьма любезно.
Джами не выдержал и громко засмеялся. Кази-заде вспылил:
     - Помилуй Бог, почему ты смеешься?
Тем временем во двор пришли знатные гератцы, ученые поэты.
Увидев Джами, они почтительно сложили руки на груди,
приветствуя хозяина. Увидев это, Кази-заде подумал: «Как же
велик Джами, если знатнейшие люди века выказывают столько
почтения ничтожнейшему его слуге».
Наконец то все вошли в покои для гостей.
У Джами была привычка во время таких собраний сидеть с краю
ниже всех гостей и прислуживать им. Завязалась беседа.
Кази-заде спросил у одного из гостей:
     - Почему не докладывают их светлости, что к ним пожаловали
Ученые и поэты?
Тот с удивлением шепнул ему на ухо:
      - Разве вы не здешний? Вот этот человек, - и он указал глазами
на мнимого слугу, - и есть их светлость Джами…»

Рассказ о том, как халиф Омар Второй,
       да будет доволен им Аллах,
принял совет своего слуги – казначея

Омар Второй, что как и Первый, вправе
В сердцах потомков жить в бессмертной славе.

Имел детей, украсивших дворец,
Таких же добрых, славных, как отец,

Был праздник. Детвора к отцу слетелась,
Как мотыльки – к свече, что загорелась,

И дети, тая, как свеча, тотчас
(а слезы воском капали из глаз)

Сказали: «Ты забыл про наши нужды,
Рассеянный, делам житейской чуждый.

Мы голы, как свеча, о государь,
Раздеты мы, как на ветру фонарь.

На шелк и бархат нет у нас надежды,
Но просим хоть какой-нибудь одежды.

Соседа ли, кормилицы упрек,-
На нас он веет холодом, жесток».

Хоть были жалки плачущие дети,
Омар не принял в сердце слезы эти.

Был у Омара умный казначей,
Постигший суть вещей и суть речей.

Сказал Омар: «Ты к прежнему в придачу.
Мне выдай все, что я за месяц трачу,

Дела невинных деточек устрой,
Расход на месяц отнеси другой».

Ответил казначей: «О царь державный,
Ты в книге веры правой – лист заглавный,

Но разве поручителя найдешь,
Что ты еще неделю проживешь?

Ты достоянье подданных истратишь,
Умрешь, а как же долг в казну заплатишь?»

Тогда, слугу за разум восхвалив,
Так молвил детям плачущим халиф:

«Ступайте и роптать не смейте боле,
Не жалуясь, вы ждите лучшей доли.

Увы, минуя трудные пути,
Нельзя блаженство рая обрести».

© перевод  С. Липкина