Поэтический тахаллус (псевдоним) Хусайни принадлежит
выдающемуся правителю Герата Хусейну Байкаре (1438—1506),
другу юности Алишера Навои. Семья еще при Мирзе Байкаре
была связана близкими отношениями с семьей Навои.
Творческое наследие Хусайни невелико, но говорит бесспорном
поэтическом даровании.
Как пишет Бертельс Э. А. в одной из своих работ:
«В своем “Маджалис ан-нафаис” Навои последний восьмой маджалис
целиком посвящает творчеству Султан-Хусейна, приводя начальные
строки тех стихотворений, которые он считает особенно удачными.
Он говорит:
“У их светлости хороших стихов и пленительных бейтов крайне много,
и диван их приведен в порядок”.
Из этого можно заключить, что в 1491 г., когда писалась эта книга,
диван Султан-Хусейна уже считался законченным. Диван этот сохранился
до наших дней в виде нескольких хороших рукописей.
Диван весь написан на староузбекском языке.
Основную его часть составляет ведущий жанр той эпохи – газели.
Как и его предшественники – Саккаки, Атаи и Лутфи, Султан-Хусейн
пользовался исключительно арабско-персидским арузом и к народной
силлабической метрике не прибегал никогда…
Газели Султан-Хусейна со стороны содержания представляют собой
характерную для того времени условную любовную лирику.
Это описание красоты, страдания влюбленного в разлуке, горькие
жалобы и т.д. они пропитаны необходимой для этого жанра страстностью.
Навои говорит о них:
“От каждого влюбленного вступления в душе чувствительных людей
загорится пламя небытия, и от каждого страстного бейта сердце
влюбленных поразит молния бедствия”…
Султан-Хусейн внимательно изучал произведения своих предшественников
и современников и состязался с ними в мастерстве. Навои приводит бейт
Лутфи, на который у Султан-Хусейна есть ответ.
Следуя обычаю времени, Султан-Хусейн создавал и мухаммасы, избирая
за основу газели Навои. Итак, мы имеем полное право заключить, что
Султан-Хусейн не только способствовал расцвету староузбекской литературы
своим покровительством, но и сам был большим мастером слова, страстно
любившим свой родной язык и глубоко его изучавшим.
Не случайно другой большой поэт и выдающийся политический деятель
этой эпохи, Захираддин Бабур, не особенно долюбливавший Султан-Хусейна,
говоря о нем, называет его “великим царем” (122б), а о Герате говорит (188):
“Во время Султан-Хусейна, благодаря его управлению и заботливости, блеск
и красота (Герата. – Е.Б.) увеличились в десять и даже в двадцать раз”.»
Хусайни
Сообщений 1 страница 7 из 7
Поделиться12009-07-02 11:05:04
Поделиться22009-07-02 11:06:35
Ах, как рыдает сердце, томясь в обломках тела,—
Совой среди развалин кричит осиротело!
То — в створках уст-рубинов блестят, как жемчуг, зубки
Или роса на розе, как перлы, заблестела?
И в сонме дивных пери тебя любой отметит:
«То — пери среди смертных!» — сказать он может смело.
О, сколько слез я пролил — кровавых слез разлуки:
Едва открою очи — и кровью все зардело!
Поток, клубясь, стремится, иль это мне — виденье?
Вскипают слезы пеной, и все от пены бело.
Не требуй, чтоб я вырвал твою стрелу из сердца,—
Ее в груди таил я, а грудь дотла сгорела!
В мечтах твои мне брови видны одной чертою,—
Один я жертвой буду двум лукам для прицела.
Повсюду — топь разлуки, о, кинь аркан свиданья:
Увы, предел мой близок, а море — без предела!
Спасать меня от страсти пришел любви наставник —
О Хусайни, в том жаре и он, и все истлело.
© перевод Иванова С. Н.
Поделиться32009-07-02 11:10:22
Исчез мой розовый бутон, боль от шипов в груди осталась,
В отцветшей навсегда душе — не вешний цвет, а тлен и вялость.
Ни кипарисам, ни цветам, увы, не радуется сердце:
Как быть, когда в мирском саду ему та роза не попалась?
Свиданья чашу осушив, цветеньем распускалось сердце.
Сто тысяч мук! Вина уж нет, а есть похмельная усталость.
Когда видалось сердце с ней, оно веселью радо было,
А ныне в сердце плач и стон, оно в печалях изрыдалось.
В дни наших нег я был готов пасть жертвой за тебя всечасно,—
Где ж ты, души моей покой, что ж ты ушла, забыв про жалость?
А без любимой, Хусайни, как будешь жить ты в этом мире?
С другими в степь небытия брести тебе судьба досталась.
© перевод Иванова С. Н.
Поделиться42009-07-02 11:12:01
Я повсюду бродил, заплутавшее сердце искал —
Где безумное скрылось — в морях ли, в пустынях, у скал?
И нашел я его, сокрушенное сотнями мук,—
Кос любимой темней, его горестный мрак окружал.
И сказало мне сердце: «От горя я плачу навзрыд,
Захлестнул семь небес моих мук огнестонущий вал!»
Прочь в тоске побрели и Вамык, и Фархад, и Меджнун,—
Не снесли они мук моих: пламенный стон их сжигал,
И не смог я стерпеть, чтобы сердце скиталось вдали,
Умолил и зазвал его тысячью уст-зазывал.
И разверз себе грудь я и сердце на место вложил,
Чтобы горестный пламень разлуки его не терзал.
И налило мне сердце свиданья настой, Хусайни,
И утешил его я, глотком осушив тот фиал!
© перевод Иванова С. Н.
Поделиться52010-03-22 22:33:01
В мой мрак от молнии разлук метнулся, будто в стог, огонь,
В обитель мук моих запал и вмиг ее зажег огонь.
Любовь ли мне затмила свет или вокруг бушует дым?
О нет, то — в страждущую плоть влил ад моих тревог огонь.
То — искры огненной любви сожгли все сердце мне дотла,
Или от жарких стонов мук все тело обволок огонь?
Как много в этом мире душ людскою злобой сожжено!
Любимой любо жечь меня: увы, и в ней жесток огонь.
Не хмель ли пламя страсти дал твоим рубиновым устам,
А может быть, от искр вина всю душу мне обжег огонь?
Я ей сказал: «Стрелу метнешь — сто молний в кряжах мук моих»,—
Она в ответ: «Сам небосвод для стрел моих берег огонь!»
Не надо Хусайни корить за жаркий стон его души,—
Моим стенаниям любовь дала на вечный срок огонь!
© перевод Иванова С. Н.
Поделиться62010-03-22 22:33:23
Когда умру я, как Меджнун, печалью по тебе убит,
Пусть на могилу мне Фархад из горных скал натешет плит.
И станет непроглядной тьма для всех страдающих в любви,
Когда сгорю и пепел мой тобой на небо будет взвит.
Во имя той, кого люблю, вина, о виночерпий, дай:
Да будет вечен ее век без мук, страданий и обид.
Истомной негою полна, ты чуждо стороной идешь —
Взгляни: я на твоем пути, поверженный, кричу навзрыд!
Зачем же, как собаку, гнать меня от дома своего?
Пусть лучше бросит меня псам и в клочья растерзать велит.
О желто-красной розы цвет! О нем тоскуя, умер я —
Лишь кровью слез да бледнотой я выдам свой позор и стыд.
Не верь, что сердце Хусайни — во прахе у твоих дверей,
Оно — в плену твоих очей, твой взор его в себе хранит.
© перевод Иванова С. Н.
Поделиться72011-11-24 00:28:03
Чем строже запретят любить, тем больше страсть пылает жаром,
И тучи искр исторгнет вздох — они летят в порыве яром.
Мою измученную плоть огонь любви испепеляет —
Увы, былинке не спастись, когда весь мир объят пожаром.
Да распадется на куски от мук измены мое тело,
Мечом разлуки изруби — покорен я жестоким карам.
Темнее ночи цвет кудрей — их тьма темней ночного неба,
Сквозь сито неба мрак измен рассыпал мускус свой недаром!
Твой стан — оживший кипарис, пройдешь — и Судный день настанет,
Не вздумай смутой мир томить, дав волю лучезарным чарам.
Без милой, виночерпий, жить душа и тело не желают —
Ты яд разлук мне в душу влей, отравным напои отваром.
Для любящих, о Хусайни, порог любимой — чудо рая,
Рай — дар святошам, а тебе — порог тот будет лучшим даром.
© перевод С. Н. Иванова
