Обязательно.

Keçmiş əyyamlarda bir qız varmış. Bir bəy oğlu da qıza bənd olubmuş. Amma Alabaxtanın onu görməyə gözü yoxmuş. Bəy oğlu bilir kin, bu soyda baş tutan deyil. İstəyir bir aralığı xəlvətə salsın, qızı götürüb qaşsın. Bəy oğlu Alabaxtanın çox izləyir, çox fürsət gözləyir. Axır günlərin bir günündə Alabaxtanı təklikdə tutur. Cumur onun üstünə kin, atın tərkinə atsın, aradan çıxarsın. Nə qədər çalışırsa, qızı atın tərkinə qaldıra bilmir. Bəy oğlu görür kin, bu xəbər hər yana yayılacaq, biabır olacaq kin, bir qız nədi, qaçırda bilmədi.
Ona görə də Alabaxtanı elə oradaca öldürür. Ancaq bay oğlu Alabaxtanın ölüsünü görə bilmir. Qız uça-uça hal-qəziyyəsini car çəkib oxuyur, bəy oğluna nifrin yağdırır:

Alabaxtayam, Alabaxta,
Sinəm olub taxta-taxta.

Məni vuran bəy oğlu
Qan qussun laxta-laxta.

Alabaxtanı vurmaq, ona daş atmaq olmaz. Yoxsa qarğıyar. Alabaxtanın qarğışı da tez keçən olur.

В дни мимопрошедшие была девушка одна. Возжелал ее сын бека. Да Алабахта и видеть его не желала. Понял сын бека, что в этом роду дело не выгорит. Захотел дело сделать темным, умыкнуть девушку. Сын бека долго следил за Алабахта, искал случай. Раз подстерег одну. Бросился на нее, чтобы перекинуть на седло, унести прочь. Сколь не старался, не смог девушку поднять на круп коня. Сын бека понял, что эта весть разлетится повсюду, будет опозорен; что за невидаль, девчонку  - и ту умыкнуть не сумел. Потому убил бедную на месте. Но сын бека не смог увидеть мертвое тело. Девушка улетела, стала быстрокрылой. Птичка по имени Алабахта и есть та самая дева, которую убил сын бека. Сейчас она из кустов громко возвещает о своем несчастье, яростно проклинает сына бека:

Алабахта я, Алабахта,
Грудь стеснилась от рыданий горьких.

Кровавой пеной будет рвать
Сын бека, что убил меня.

Обижать Алабахта, бросать в нее камни нельзя. Или проклянет. Проклятья Алабахта сбываются быстро.

Bir gəlin vaxt gəlir, vədə çatır, yükünü yerə qoyur. Gəlin uşağa baxanda az qalır ki, dəli olsun. Uşaq anadan ölü doğulubmuş. Gəlin ərinin qorxusundan tez uşağı gizlədib onun yerinə beşiyə daş qoyur və başlayır yırğalamağa.

Əri evə qayıdanda arvadının bar-yükünü yerə qoyduğuna çox sevinir. Beşiyə tərəf gedir ki, övladına baxsın. Gəlin tez yerindən qalxır. Dili tutar-tutmaz deyir ki, təzəcə yuxuya yuxuya gedib, oyadarsan. Kişi day getmir, bir az gözləyir, gözləyir, amma səbri çatmır. Arvadının sözünə baxmır, özünü salır beşiyə. Görür ki, beşikdə gözəl bir uşax var.

Amma hər ikisini heyrət bürüyür. Arvad görür ki, beşiyə qoyduğu daş uşax olub. Kişi də çaşır ki, bir günlük uşaq: “nə atam var, nə anam, yaranmışam daşdan mən” – deyə mahnı oxuyur.

Время подоспело, обет исполнился, сложила одна невестка ношу. Как посмотрела она ребенка, так чуть ума не лишилась. Ребенок-то родился мертвым. Невестка со страху перед мужем быстро ребенка спрятала, на место его в колыбельку камень положила и стала ее качать.

Как пришел муж домой, узнал что жена ношу свою сложила, обрадовался сильно. Пошел к колыбельке, чтобы на чадо свое посмотреть. Невестка-то быстро с места поднялась. Пролепетала еле-еле, что, мол, уснул он недавно, разбудишь. Муж все не уходил, подождал немного, выждал – да терпение потерял. Не посмотрел на слова жены, глянул в колыбельку. Видит, в колыбельке лежит чудный ребенок.

Поразились обе. Жена видит, что камень, что она в колыбельку положила, стал ребенком. А муж обмер оттого, что младенец день от роду лежит себе и напевает:

Нет матери у меня, нет и отца,
Возрос из камня самозванно я.

Рефрен вообще очень характерен. В качестве примера привожу текст из Таласа (в Средней Азии, ареал расселения огузского союза):

Мое геройское имя имя Кумар-Чор!

О моя младшая жена! Она вдовой осталась! О мои сыновья, которым надлежит остаться! О его сподвижники и слуги! О вы, мои кровные родичи! Они не смогли сберечь меня?

Кони изголодались! Быки истощились!

Тринадцатый таласский памятник.

А в знаменитых надписях на стелах он выражен еще сильнее:

Таков был приобретенный нами племенной союз и такова проявлявшаяся нами власть! Тюркские и огузские беги и народ, слушайте! Когда Небо вверху не давило, и Земля внизу не разверзалась, о тюркский народ, кто мог погубить твое государство? Тюркский народ, покайся! Ты сам провинился и сделал низость  твоему кагану, возвысившему тебя ради твоей же преданности, и твоему племенному союзу, хорошему по своим качествам и делам. Откуда пришли вооруженные люди и рассеяли тебя? Откуда пришли копьеносцы и увлекли тебя? Ты, о народ священной Отюкэнской черни, ушел. То ходил ты вперед, то ты ходил назад, и в странах, куда ты ходил, вот что было для тебя хорошего: твоя кровь бежала, как вода, твои кости лежали, как горы; твое крепкое мужское потомство стало рабами, твое чистое женское потомство стало рабынями. Вследствие непонимания и вследствие твоей низости мой дядя-каган улетел.

Стела с эпитафией в честь Бильге-хагана, 22-24.

К сожалению, первичный текст привести не могу. Он выглядит куда мощнее, чем довольно бледный построчный перевод, который я адаптировал.

Разумеется, "птичьи" культы встречаются у многих народов. Например, в Сасанидском Иране аристократы носили на "kolah" - шапках изображения соколов.

Но только у тюрков этот культ превратился в целую систему онгонов - покровителей родов и элей, во главе с богиней Умай - и ее эманацией в виде "Ağ sunqur quşu" - священной птицей Хумай.

С ней же связан другой характерный культ - волка, выступающий, как вторичный.

Язык там, действительно, очень необычный. Это не ашугское произведение, типа Кёроглы, где весьма широко распространен стиль heca, с короткими прозаическими вставками.

Скорее, он очень похож на древнетюркские произведения, с характерным рефреном. Например, знаменитая концовка каждой новеллы, цитирую по памяти:

Hanı bən dedigim bəy ərənlər? Dünya "bənim-bənim" degənlər? Əcəl aldı, gor apardı, fani dünya kimə qaldı?

Gəlimlu-gedimlu dünya! Son ucu ölümlü dünya! Həzret Peyğəmberi salamlayaq (как вариант: Həzrət Aişəni и т.д.), xanım hey!

Где смелые беки о которых я сказывал? Твердивших: "мир мой, мир мой!"? Смерть взяла, могила унесла, кому остался этот бренный мир?

Приходящий и уходящий мир! Мир, чья последняя черта - смерть! Поприветствуем Хазрета Мухаммеда (как вариант: госпожу Аишу и т.д.), господин мой, эй!

Хотя в Китаби-Деде-Горгуд широко используется исламская риторика - герои постоянно клянутся в своей верности исламской религии, в конце каждой новеллы идет обязательное приветствие пророка Мухаммеда (мир ему), членов его семейства и праведных халифов (если мне не изменяет память) - но волнующий мир образов этого поразительного произведения - чисто тюркский и даже - древнетюркский.

Поведение героев, зачастую входит в разительное противоречие с многими догматами религии. Они пьют вино и даже откровенно хвастают богатырским здоровьем в винопитии, затевают кровавые побоища на почве кровной мести. Молодые герои дастана порой, проявляют потрясающее равнодушие в делах религиозных, то и дело угрожают своим отцам сбежать из дома, "пойти к попу, крест на шею навесить, взять его белокурую дочь". Одним словом - налицо все черты древней саги, типа "Беовульфа", но с куда более глубокой проработкой образов и очень стройными, хотя и не связанными непосредственно друг с другом новеллами. Эти аналогии усиливаются когда речь заходит о жестоких схватках с монструозными расами людей (Тепегёз) и племенами с людоедскими привычками (именно таким выведено племя злейшего врага огузов, Шёклю Мелика).

Не надо забывать о широчайшей распространенности образа Деде-Горгуда у тюркских народов, у тех же казахов, где бытует немало кюев о нем. По сути он, доисламский культурный герой, демиург с ярко выраженными чертами шамана и прорицателя.

Он заслуживает отдельной темы. Но отдельные отрывки с переводом выложить могу. Кстати: он принадлежит равно анатолийским тюркам, как и азербайжанским. Действия дастана разворачиваются как на территории Малой Азии, так и Северного Азербайджана, а битвы идут не только с кипчаками и народами Кавказа, но и с греками.

Какое славное двустишие! Очень музыкальное.