Читателю

Черные лилии в сердце моем,
А уста пылают огнем.
Из каких немыслимых мест
Ты пришел ко мне, ярости крест?
Я печалям своим присягнул,
Я навстречу скитаньям шагнул,
Гнев и ярость - руки мои,
Гнев и ярость - глаза мои,
В жилах кипит не крови поток,
А гроздьев гнева яростный сок.
Так что не жди, о читатель мой,
От меня болтовни пустой
И веселых песен не жди -
Ярость бушует в моей груди...
Безрассуден удар в облака,
Глупо биться с грудой песка,
Я разгневан - гнев душит меня:
Гнев - извечный источник огня.

(© Из сборника "Листья оливы")

Три портрета

1

Была луна
Испокон веков холодна и бледна.
С ее чела
Извечно печаль текла,

Как ручеек вдоль села...
О, как ты невевела,
Изгнанница-луна!

2

Был возлюбленный мой
Со времен встречи со мной
Луны в облаках бледней,
Грустней туманного дня.
Но уста его - жарче огня:
Он стихи слагал для меня
И днем, и порой ночной,
И звучали они под луной,
Ручейком печальным звеня.

3

А вот мой отец,
Хоть и был работой измучен в конец,
Сроду не унывал,
А трудился, что было сил,
Сеял хлеб и детей растил,
И поблажек себе не давал,
Чтоб его посев на земле всходил
И не чахли ростки светил.
Был мой брат неразумен и мал,
На себе он рубашку в клочья порвал,
И из клочьев сестра моя сшила ему
Нищенскую суму.
Каждый в доме нашем на что-то роптал,
А отец все не унывал:
Взял мотыгу в руки, ус подкрутил
И опять из последних сил
Сеял хлеб и детей растил,
Чтоб его посев на земле всходил
И не чахли ростки светил.

(© Из сборника "Листья оливы")

Плач

Я печаль превозмог, женщину недолюбив,
я тоску превозмог, кумиров своих разбив,
я боль превозмог, дитя схоронив,
но слезы в сердце моем...

Слезы -- соленой воды разлив,
А плач --
прилипчиво-нудный мотив...
Но тыад моимне колдуй душистым платком
Над моим лицом, над моим лицом..
Слёзы в сердце моем.

Пульсирует сердце на острие ножа,
и рана... рана... еще свежа.
Где же роза моей любви?
Бутон захлебнулся в крови...
О мертвые, стерегущие мертвый дом, --
чести бессмертные сторожа...
Слезы, слезы в сердце моем!

Быль и небыль... Явь или сон?..
Пыль и небо --- чужой небосклон...
Но я не предам моих рваных знамен,
я под солнцем чужим недугом любви одержим,
и поэтому боль под ребром --
слезы в сердце моем!

Иссякает до срока моя река...
Жизнь не то что бы коротка,
но тесна и узка...
Стану ль я хлебом для бедняка,
для ребенка -- сладким плодом?
Слёзы в сердце моем...

(© Из сборника "Листья оливы", 1964)

Сунна

О эти желтые цветы и всем доступные уста,
И сто двадцатая постель на тротуаре у моста...
Несладко на асфаьлте спать... Клиентов нет, в кармане грош...
С отчаяньем не совладать.. Бьет тело ледяная дрожь...
Забиться бы под этот мост, не появляться бы на свет...
Несладко на асфальте спать... В кармане грош, клиентов нет...
О, сжалься продавец цветов, и прямо в сердце мне вонзи
Цветок, растущий под мостом, цветок, желтеющий в грязи!
Как страшны наши времена! Поймет ли кто-нибудь меня,
Когда я говорю о той, которая средь бела дня
Взялась собою торговать, утратив честь, забыв про стыд?
О сто двадцатая постель, и грудь, что всем принадлежит...
О наша страшная страна! Мои слова поймет лишь тот,
Кто видел, как с небес не дождь, а ливень грязи льет и льет.
О продавец цветов! Вонзи мне прямо в сердце тот цветок,
Что рос в грязи, чтоб я тоску из недр души исторгнуть смог...

(© Из сборника "Листья оливы", 1964)

Человек

Его уста замкнули цепями,
Приковали к скале обреченных
И сказали ему: "Ты - убийца!"

Отняли пищу, одежду и знамя,
Бросили в камеру оьреченных
И сказали ему: "Ты - вор!"

Отовсюду его изгнали,
отняли у него невесту
И сказали ему: "Ты - бродяга!"

О кровавые глаза и ладони!
Пусть не видно конца этой ночи,
День настанет - и тюрем не станет,
В прах рассыплются звенья цепи!
Умер Нерон - а Рим бессмертен...
Глаза - оружие человека!
Зерна колосьем, томимых жаждой,
Превратят пустыню в цветущую ниву...

(© Из сборника "Листья оливы", 1964)

Паспортные данные

Запомни!

Я -- араб.

Вот паспорт. Номер пятизначный.

Женатый. Восемь душ детей.

Девятый к осени родится...

Пиши! И губы не криви!

Запомни!

Я -- араб.

Крушу гранит в каменоломне.

А дома ждет голодная орава...

Я скалам кланяюсь с утра до ночи,

чтоб одежонку, хлеб

и школьные тетради раздобыть.

Но я не раб,

и на твоем пороге

зазорно мне поклоны бить.

Пиши! И губы не криви!

Запомни!

Я -- араб.

Не безымянный, но не знатный.

Вынослив я и долготерпелив,

но зреет гнев в моей крови.

Я в эту почву врос корнями.

Я старше олеандров и олив

и кипариса древнего древней...

Я родственник камней

и трав, проросших меж камнями.

Нет, я не голубых кровей,

не княжеского рода.

Отец феллах и дед феллах --

простая древняя порода.

Мой дом -- не мраморный дворец,

а глинобитная лачуга.

Ты понял наконец?

Я человек простой, незнатный.

Запомни!

Я -- араб.

Цвет глаз -- кофейно-карий.

А цвет волос, как видишь, смоляной.

Особые приметы:

сверх куфии на голове укаль

ладонь моя тверда, как сталь,

дотронься -- убедишься в этом.

Мой адрес:

мирная глухая деревушка...

Мужчины -- сроду не видали пушек,

оружье их -- мотыга да кирка.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пиши!

На первой запиши странице:

я людям не желаю зла,

но не могу со злом мириться!

Запомни: если голод скрутит в жгут,

тогда не медлят и не ждут --

во гневе на обидчика идут

и силой хлеб берут!

(© Из сборника "Моя любимая пробуждается ото сна")

Влюбленный из Палестины

О любимая, в сердце
Вонзились твои глаза.
Я без боли о них вспоминать не могу.
В них и гнев, и тоска, и гроза
Отразились. Но я эту боль берегу.
Эту тысячезвездную рану,
Ибо тернии сердцу сегодня нужней,
Чем виноградные кущи.
Эта боль -- продолженье любви моей,
Мост от нынешних дней к грядущим.
Как забуду глаза твои -- светлые дни
Детских лет, когда вместе росли мы!
И тогда уже мною любимы
Глаз твоих были огни.
Первой песней моей им суждено было стать.
Я хочу ее спеть опять.
Но жестоко и грубо
Обжигает изгнанья мороз мои губы.

Даже птицы -- и те
Улетели от нами покинутых стен.
Зеркала раскололись, посвободе печальную тризну
Справляя. И, песен родных подбирая осколки,
Мы ценить научились отчизну.

Наших песен читаем слова
На разбитых, пробитых свинцом гитарах,
И мелодии наши творим
На рыдающих кровлях.
О любимая, наша любовь жива.
Пусть мой голос надломлен,
Но ты его слышишь,
Стал он глуше -- не тише.

Я вижу тебя
Бегущей по травам колючим,
Юной пастушкой домашнего стада
Рядом с домом, который теперь
Превратился в руины.
Пеплом стала заветная дверь.
И я вижу тебя сегодняшней,
В очередях у иссохших колодцев,
Судомойкой в ночных кафе,
На лохмотьях спящей в палатке.
Я вижу тебя у сиротских костров
Вспоминающей сладкий
Дым родных очагов.
Но куда бы нога твоя ни ступала,
Я уверен, собою останешься ты
И в изгнаньи, и в горе,
Как собою останется солнце,
Как собою останется море,
Как собою останется прекрасная наша земля...
Я клянусь
На платке, что в прощальный час
Мне подарен тобою,
И клянусь я ресниц твоих чернотою.

Я клянусь,
Ч что навек Палестина
Останется нашей судьбою
Палестинкой останешься ты
Под набатной луною.
Мы пронзим коченеющий воздух
Новыми песнями,
Бросим новые зерна в иссохшую почву,
Кровью своей оросив
Плоть и душу ограбленных нив,
Пусть пройдут еще долгие годы --
Будут щедрыми всходы.

Палестинское имя твое.
Палестинский взор у тебя.
Палестинский узор одежды.
Палестина -- твоя надежда.
Палестина -- твой голос.
Палестина -- твоя женская гордость.
Палестинкою ты живешь.
Палестинкою ты умрешь.

О любимая, ты -- суть и смысл моих книг
И огонь моих песен.
Ты заполнила жизни моей каждый миг.
Без тебя этот мир и бесцветен и пресен.
Ты единственный мной сотворенный кумир,
Как единое целое сердцем любимый.

(© Из сборника "Влюбленный из Палестины", 1966)

Пятьдесят первый псалом после ста

Иерусалим! Ты от уст моих отдалился,
Хотя мы и находимся так близко друг от друга.
Между нами всего две улицы.
И спина Бога.
И я в твоем небе звезда.
Я существую в тебе.
Благословенна моя страдающая плоть!
Падает даль к ногам Вавилона.
Я выстрадал право быть подданным смерти,
Выстрадал право рыдать у окна.
Голос моей свободы грядет из звона цепей.
Крест мой сражается.
Иерусалим! Ты окропил все свои имена
Кровью моей.
Все твои языки меня обманули.
Мне нечем к тебе воззвать.
Плавится плоть моя,
А расстояние между нами
Все меньше.
Имам певцов
Обнажил оружие,
Чтобы предать меня смерти.
В наше время, не знающее сострадания.
И псалмы превратились в камни,
Которыми били меня
И снова убили
Вблизи апельсиновой рощи.
Иерусалим! Ты принял образ кровавых оливок...
Кожу с меня содрали на сапоги
Пророков и псалмопевцев.
Ты - мой Вавилон. Благослови того,
Кто смог заглянуть в твою грядущую ночь.
Я все ближе к тебе.
Все слышнее плач твоих окон.
Благословен имам
Певцов минувшей ночи.
Он - был. А я существую сейчас
И пылаю в тебе как звезда.
Падает даль к ногам Вавилона.
Крест мой сражается.
Аллилуйя!
Аллилуйя!
Аллилуйя!

(© Из сборника "Птицы умирают в Галилее", 1970)