Обязательно. У меня огромное количество литературы по этому классическому виду музыкального исскуства народов Ближнего Востока. Увы, большинство из них не в электронном виде. Так что, текст придется набирать, а фотографии с миниатюрами - сканировать.

Увы, информация выложена с многочисленными ошибками.

Признаюсь, был в растерянности. Все файлы из моей коллекции, представленные азербайджанскими и иранскими мастерами - довольно "тяжелые", а у меня dial-up.

Тем не менее, пока рекомендую прослушать этот оригинальную композицию в исполнении Алима Гасымова и его очаровательной дочери Фарганы - двух самых сильных исполнителей азербайджанского мугама:

http://meyxana.net/index.php?option=com … ;Itemid=62

В ссылке нажмите на кнопку "Yüklə".

Это - смелая фантазия на газели Мухаммеда Физули.

Хорошая подборка мугамов в исполнении Алима Гасымова:

http://www.mp3.open.az/index.php?s=1115

"Раст", "Шуштер", "Сегях", "Махур", "Гатар", "Чахаргях", "Шур" - полные дестгахи, импровизационные композиции с песенными вставками (теснифы и ренги)

Среди композиций рекомендую обратить внимание на совместную работу Алима Гасымова и рок-группы "КолДунья" - "Shikayet Ft. Coldunya", "Yarim Ft. Coldunya".

Особенно трогает композиция "Bağışla Məni" - "Прости!".

Мугам в исполнении виртуоза азербайджанского мугама Агахана Абдуллаева:

http://rapidshare.com/files/46012/Agaxa … ya.com.rar

Исполнитель: –Agaxan Abdullayev
Альбом: - «Альбом 2004»
Формат: - mp3
Год выпуска: - 2004г.
Качество звука: 192kbps
Жанр: - фольк, мугам, тясниф
Композиций: - 5
Размер:- 91.5МБ
ReLiz By:- Shaul
Содержание:

01 Sonen deyil gozelim mehrimiz, mehebbetimiz 16:25 mp3
02 Dilare gizim 12:07 mp3
03 Arzum-dileyim, sevgili yarim Vetenimdir 10:26 mp3
04 Eshgi ovlad ile bir bulbulu nalan Anadir 10:11 mp3
05 Dilbera eyleme xiffet men olenden sonra 11:15 mp3

Абдуллаев Агахан

Абдуллаев Агахан родился в 1950 году в Баку. В 1958-1968 годы учился в средней школе №84. В 1969-1973 годах получил образование в средне-специальной музыкальной школе им. А.Зейналлы. В 1973 году был приглашен на работу в качестве преподавателя мугама в Доме культуры им. Абилова. С 1977 года преподает мугам в Музыкальной школе им. А.Зейналлы В 1975 году начал работать в Филармонии. Выступал с концертными программами в России, Казахстане, Грузии, Узбекистане, США, Канаде, Германии, Голландии, Швеции, Бельгии, Австрии, Франции, Австралии, Индии, Ираке, Тунисе, Турции, Иране и других странах. В 1992 году был удостоен почетного звания Заслуженного Артиста Азербайджанской Республики, а в 1998 году – почетного звания Народного Артиста Азербайджанской Республики. Является Президентским стипендиатом. В 2000 году за педагогическую деятельность награжден Почетной грамотой Коллегии Министерства образования Азербайджанской Республики, в 2001 году был удостоен премии Национального фонда Азербайджанской Республики «Симург», в 2002 году – Национальной премии «Хумай», в 2003 году – премии «Живи, Азербайджан».

Натаван Фаиг гызы, газета "Азербайджанский Конгресс" | 05.05.2005

Феномен Алима Гасымова. Таинство азербайджанского мугама.

Алим Гасымов — не просто певец. Его творчество — это когда искусство плюс еще что-то — у каждого свои ассоциации. А их не всегда удается облечь в нужную словесную форму. Мне, например, иной раз кажется, что он осуществляет медиумическую связь с прошлым. Начинаешь "видеть" и "слышать" предков, понимать их. Может, именно эта его способность так магически действует на иностранцев. Казалось бы, француз и мугам. Так ведь — восторгается и аплодирует. Почему это происходит?
Не менее удивительна его способность проникать в музыкальную ткань чуждых ему этносов. Вот что рассказал Фархад Бадалбейли, не раз бывавший с ним в зарубежных поездках.

"Не так давно мы были с ним в Китае, прогуливались по парку, где играли местные музыканты — китайская кяманча и певица. Вы знаете, что китайская музыка настолько специфична, что усмотреть в ней родство с нашими корнями… Не знаю как, но Алиму это удалось. Он слушал, слушал и неожиданно, быть может, для самого себя подключился к певице. Результат их совместного музицирования оказался ошеломляющим. На их "концерт" сбежалось тысяч двадцать — по китайским масштабам это не очень много, что-то вроде аншлага в нашем камерном зале. Это был фантастический успех: он сумел обнаружить в ее пении какую-то нишу для себя, где он может показать что-то свое! Думаю, тут одного таланта мало. Человек, идущий на эксперимент, должен обладать каким-то невероятным масштабом — особым, планетарным. Вот у Алима этот масштаб есть. Такой человек должен обладать какой-то космической психологией. Потому, наверное, так убедительно все то, что он делает".
Сегодня Алим "сближает" мугам с испанским фламенко: он усмотрел в гортанном пении испанских певцов схожесть с нашим мугамом, особенно в южной части Испании — Андалузии, Севильи, где вклад мусульман в культурный пласт особенно ощутим.

Он обладает редким даром — умением объединять людей, независимо от их местонахождения и параметров удачливости. А не в этом ли заключается назначение подлинного искусства во все его времена?

Алим поет, превращая людей разных регионов и даже рас в жителей единого общего Дома — общей для всех планеты Земля.

Он адаптирует мугам всему миру. Как это происходит? Может, потому, что мугам — это импровизация, а значит — воображение. А как сказал классик, "воображение — это лишь наша память". А память — это Начало. А оно у нас общее… Очередная попытка объяснить необъяснимое. Ошибка в главном — пресловутая логичность, которая никогда не могла постичь то, что за гранью человеческого сознания.

— Алим, как Вам удалось обнаружить свою нишу в китайской пентатонике — это, ведь, действительно невероятно! Согласитесь, уж слишком далекие пласты…

— Согласен. Но, знаете, все народы земли (я имею в виду фольклорную музыку) имеют один звуковой фон. И главное — услышать его. А он, этот фон, у нас, землян, общий, потому что это — исток. А, услышав, мне уже не составляет особого труда влиться в любой, как вы говорите, пласт — импровизируя от исходной точки, каким становится этот самый фон, как камертон, мы становимся понятными друг другу. Они начинают понимать меня, а я — их. И уже не имеет значение— — китаец передо мной, норвежец или француз. Главное — это выйти на этот фон.

Он говорил о вещах, совершенно мне недоступных и непонятных, так, как если бы речь шла об элементарном.

"Выйти на фон"… Только и всего!

Момент "завоевывания" публики, почти обязательный для других исполнителей, ему неведом. Человек с самого начала концерта оказывается неумолимо вовлеченным в сферу его, Алима, мироощущений и принципов, в спонтанно-стройную систему устоев и законов, им созданных, и которой ты еще долго будешь руководствоваться после концерта.

На одном из них я увидела женщину-иностранку, не отрывавшую глаз от сцены. Она слушала Алима не так, как все. Соотечественники, в большинстве своем, пришедшие на концерт, являли собой знатоков мугама, его специфики, не говоря уже о знакомых с детства текстах и т.д. И взгляд их посылал волну вполне понятного восторга. У нее же, чужестранки, подобного "арсенала" не было. Ей приходилось утраивать воображение, напрягать слух. И все это легко читалось на ее лице. На вопрос, чем ей нравится его пение (а это было очевидно), она ответила несколько загадочно: "Не знаю, что это — посыл в будущее или мостик к моей прошлой жизни… Высокий голос — ближе к Богу. Парит, свободный, в космосе. А бас, он шагает по земле"… При всей спорности этого утверждения, в нем что-то есть… "Не зря ведь поет, подняв голову к небу и закрыв глаза".

Удивительный он, мугам…

Снова за дело. Вопрос:

— Мугам — это импровизация, уникально существующая в канонических рамках. Не мешают?
— Мешают. Рамки мешают любому творческому человеку. Но ведь закон, как известно, на то и существует, чтобы его нарушать. "Классический подход"… Как многое он загубил! Законы должны помогать человеку самовыразиться, а не душить его… Вот послушайте, как поет, например, Сегях — тот же дилетант. Сколько неподдельного чувства в его исполнении, пусть небезупречном с точки зрения школы! Школа не должна убивать самобытность художника — на этом я стою и буду стоять. Я за свободу мугама. Ну, нельзя закатать мугам в банки для консервирования и оставить для будущих поколений. Он, мугам, скиснет в этой банке и просто уже перестанет быть мугамом — он умрет. А ломать рамки — огромное наслаждение! Вот и ломаю в меру своих сил. И, честно скажу, получаю от этого своего "озорства" невероятное удовольствие.

— Судя по отзывам мировой прессы, удовольствие получаете не вы один…

Алима очень любят приглашать на какие-либо неофициальные мероприятия в иностранные посольства. Их оценка строится на ассоциациях. Они пытаются постичь саму суть. Это можно сравнить с тем, как слепой "осматривает" дерево: вот шершавый ствол, а вот и прохлада листа, пытаясь домыслить все остальное — цвет этого дерева, его конфигурацию… Различаются и характеристики — наши и их. Высокая тесситура, классические тексты, мастерство — говорим мы. Очищение, магия, духовное расшлаковывание — это они.

Описать пение Алима — задача, провальная во всех отношениях. Слишком, велик риск оконфузиться. Потому как то, что делает он, на грани музыки, медитации и еще множества того, что наподдается описанию.

Как колдовство…

Попытаюсь привести лишь "паспортные данные" его искусства. Безупречная техника ладовых импровизаций, виртуозность вокала, умение покорить любой зал, спонтанность и, конечно же, эксперимент. Перечитала и поняла, что не сказала ничего. Это как служебная характеристика: "ответственный в работе, хороший товарищ". А на деле — человек внутренне сломленный, привыкший пахать за других, с безысходной тоской серых глаз… Как неописуема живопись. "Черный квадрат" — и тот не опишешь. А ведь, казалось бы, нет ничего проще…
Искусство мугама — одна из высших точек духовности азербайджанского народа. Сегодня определение Мугам — как бытие мировой культуры, не подвергается в музыкальной культуре сомнению. Еще в советские времена изучение "азербайджанского лада", как основы мугама, было внесено в обязательное изучение в основных музыкальных институтах бывшего СССР, как то: Московской, Ленинградской, Донецкой и т.д. Консерваториях. Более того, спецкурс "Азербайджанский лад" являлся предметом изучения и в Америке в рамках музыкального образования. Таким образом мугам, как производное, уникальное произведение, от столь же уникального, не имеющего аналога в мире "азербайджанского лада", отличается не только предметом исследования, но и обучения, как музыкального феномена. Мугам не знает нот: каждый ханенде создает свою композицию, ищет в ней свою истину, поиск которой — вечен. То, что вчера было верно, сегодня будет неполно, а завтра может оказаться устарелой концепцией истины. Нужен такой же день, тот же настрой, то же солнце, чтобы родился такой же мугам.

Каждый день памятен своими светом и тенью, поэтому мугам — он каждый раз новый…

Мугам появился, возможно, раньше ислама — все это еще предстоит доказать ученым. Но без сомнения — это духовная музыка, связанная с жаждой постичь Вселенную — звезды, человека, красоту, любовь и смерть. И Бога.

Сама форма — монументальная в своей "бесформенности", вмещающая в себя всю многогранность жизни и размышлений о ней. В советские годы мугам в Азербайджане несколько приземлился, порой ему отводилась лишь роль "орнамента" к какому-нибудь шлягеру модной певицы. Или же песню снабжали мугамным фрагментом, чтобы завуалировать ее откровенную беспомощность. Мугам утрачивал свою изначальную космичность. Ему не хватало духовности, парения, мистики, и, если хотите, дервишества.
Алим вернул мугаму его Тайну. Однако его Мугам — это отклонение от канона. И именно это стало квинтэссенцией его уникальности. Так что же все-таки есть Мугам Алима? Другими словами: традиция или эксперимент?

Вопрос из вечных. Защитники традиции (а подчас рутины) всегда будут хулить эксперимент, а последний, задыхаясь в музейно-хрестоматийных скрижалях, — бунтовать. Известный американский дизайнер Эмилио Амбаж, например, считает, что "любой проект, который не пытается предложить новые или лучшие способы существования, безнравственен". Да и потом — все ведь относительно. Убежденные сторонники авангарда — а ведь есть и такие — считают то, что он, Алим, делает, традиционным, а традиционно мыслящие люди считают его слишком "оригинальным".

А вот что говорил по этому поводу Кара Караев: "Враги искусства — мертвый эклектизм и сухой академизм… "Охранительская" тенденция в отношении народной музыки приводит к ее консервации, превращает ее в нечто застывшее и неизменное… в музейный экспонат".

Алим пришел в то время, когда кризис мугама надвигался с устрашающей силой, вернул ему престиж, что ли, как бы кощунственно это ни звучало. Полемика, споры, дискуссии обеспечили тот всплеск интереса, который утрачивался на глазах. Этот ушат ледяной воды сделал очень тревожной атмосферу вокруг мугама. Наивысшего накала ситуация достигла, когда он вдруг стал "сближать народы", одинаково комфортно чувствуя себя в китайской пентатонике, негритянском диксиленде и суперсовременном джаз-роке…

Алим преподал урок тем, кто считает, что он "испортил" мугам. Продемонстрировав великолепное знание "школы" жанра, его стихии, виртуозное владение его сложностями, делая это на диво легко и уходя вдаль, недоступную "охранителям"… Показав таким образом, что он — имеет право! И что "учебник" мугама для него — давно пройденный этап. Он доказал, что искусство мугама — сиюминутно, и его нельзя погрузить в летаргический "музейный" сон. И что он, мугам, творится живыми исполнителями и живыми слушателями — всегда детьми своего времени и своей эпохи. А мугам — искусство динамическое по самой своей природе.

Всякое великое искусство — загадка. Ее нельзя выдумать из головы. Она должна родиться сама собой. Как это случилось с Алимом. А еще нужны корни. Джаббар Гарягды, Сеид Шушинский, Гусейнгулу Сарабский, Бюльбюль, Хан Шушинский, Зульфи Адыгезалов, Гурбан Примов, Мешади Джамиль Амиров, Гаджибаба Гусейнов, Бахрам Мансуров — их искусство прославилось далеко за пределами Кавказа и Ближнего Востока.

Многое отличает Алима от большинства коллег — нет у него ни титулов, ни клипов, ни склок вокруг имени — всего того "джентльменского набора" сегодняшней "звезды".

Зато есть — имя, слава, мировой рейтинг…

Существует некая закономерность между присвоением народных "титулов" и достоинствами их обладателей. "Примадонна", "Маэстро", "Король"… Раздаются они щедро. Но вот что интересно: там, где начинается настоящее искусство, "титулы" — кончаются. И подлинные короли остаются без них. Впрочем, "обзывает" обычно толпа. А то, что делает художник истинный, — ей просто недоступно. А ему, художнику, титулы и не нужны.

Потому что он — Алим Гасымов!

Его пение вызвало немало вопросов у профессионалов. Поговаривали даже о специфическом устройстве его гортани и голосовых связок. Даже, бывало, не раз после концерта приходили осмотреть горло, чтобы как-то понять секрет удивительных по своей мощи заливистых и продолжительных трелей-зенгюле. Всемирно прославленная Галина Вишневская, с ее искушенностью в вокале, — и та как-то призналась, что "не понимает, как это он делает". И что гортань человека "не предполагает ничего подобного".

Галина Вишневская, согласитесь, человек не случайный, ей можно верить.

В свое время Анатоль Франс утверждал, что искусству угрожают два чудовища — талант без профессионализма и профессионализм без таланта. Алим Гасымов — тот редкий случай, когда первое со вторым благополучно сомкнулись. Мугам пели и поют многие. Но элемент "чуда" творения в искусстве встречается крайне редко, чаще он вытесняется взаимными "лабораторными" опытами зрителя и исполнителя. А то, что делает он, требует высочайшего мастерства, недосягаемого в условиях любительства. Мелизматика, жестикуляция, невиданные доселе паузы. Он позволяет себе ломать песню, ее мелодику и ритмический рисунок. Но право на подобное "кощунство" он заслужил. Вот почему всем известные романсы, такие как "Гезялим сянсян", "Аман овчу", "Гетмя, гетмя" — эти и другие жемчужины азербайджанской народной и авторской песни зазвучали в его исполнении как впервые.
Непредсказуемость — главное в его творчестве. Та самая непредсказуемость, без которой невозможен мугам как таковой, с его импровизацией и экспромтом. Но спонтанность его — особая, на службе у мастерства — вот он, профессионализм! — когда вокруг голоса образуется аура молчания… Молчание, в котором явственно слышался очередной вираж намерений исполнителя.

— Уединение любите?

— Любовь к тебе людей, когда ее слишком много, это, наверное, так же плохо, как если бы ее не было вообще. От внимания устаешь. Оно изнуряет…

Мы живем во время калейдоскопических смещений ориентиров и ценностей, и мугам, быть может, — и есть то единственное, что незыблемо — в нас. Он не допустит хаоса, отчаянного метания. Он спасет. И внесет ясность покоя в души мятущихся, в путаницу их мыслей и деяний. И здесь двух мнений быть не может. Как и в том, что есть люди, через которых Бог действует уж очень явно.

Алим пришел на этот свет с Миссией.

В этом он не оставляет никаких сомнений. Может, потому он так многого избежал. Например, он не знает зависти. Именно это ощущение собственной миссии, поглощающее целиком, не оставляет на зависть психологических ресурсов. Он понимает, что у каждого в этой жизни своя задача и сравнивать, у кого она лучше, у кого хуже — бессмысленно.

А еще он избежал интриг вокруг своего имени и разговоров о его личной жизни. Многие на его концерте сидят с закрытыми глазами, как и он на сцене — наверное, так облегчается проникновение мугама в тебя. Вспомнились слова о нем бывшего министра культуры России М.Швыдкого — "Алим умеет разговаривать со Всевышним"… Временами казалось, что он входит в настолько плотные слои чего-то, нам недоступного, когда можно только сгореть… А мистика всегда исключает возможность апелляции, ибо выводит за пределы разума.

О том, что глаза "мешают", говорил еще Пикассо, помнится, он даже предлагал художникам, как чижам, выкалывать глаза — чтобы они лучше пели"…

Мугам — это очень высоко… Там, где царит поэзия и парит научная мысль…

— По сравнению с большинством людей — да. Но, думаю, полная свобода — вряд ли вещь реальная. Физическое существование каждого человека предполагает тиски — всю свою жизнь пытаюсь, как могу, избавиться от них. Наверное, это и невозможно: жизнь есть жизнь и смиряться порой приходится. Если же говорить о творчестве, то тут смирение непростительно — очень важно найти укромное место и спрятать там свое, сокровенное, чтобы никто не влез и не указывал… Здесь не быть свободным — не получится. Просто тогда не будет тебя.

— Касательно мугама — влияет ли мугам на нравственность человека? То есть, можно ли спеть Баяты-шираз — с его сотрясающим Вселенную драматизмом, а потом… убить человека?

Обаяние его искусства начисто лишено манерности и показухи. Его пение — моменты чудовищного духовного самообнажения. Он поет и, кажется, приносит себя на заклание публике — настолько распахнуто-искренне это он делает. Ощущение после концерта такое, что у него ничего не осталось. Может, в этом и заключается искусство ханенде, секрет его магии. Слушая певца классической направленности или исполнителя эстрадной песни, этого не происходит. Зритель как бы ощущает: это для тебя, а вот это уже, извини, мое, сокровенное. То есть ощущение некоего упора, за которым — табу. Может, поэтому, когда ноет Алим, невозможно уйти с полконцерта или сменить телеканал. Останавливает щедрость — по-детски, когда все — или ничего.

…А на экране — буйство цветов и аплодисментов…

Голос звучал один на один с душой. То был особый разговор. Временами он звучал как молитва, а порой — как иступленный зов к человечеству с мольбой услышать несправедливость, с которой столкнулся его народ… И тогда голос превращался в Глас, испускающим какие-то надмирные звуки…
Публика казалась вымершей. Впервые подумалось о несоответствии платы артиста за его труд, когда обычная атрибутика успешности концерта в виде цветов и оваций казалась до обидного недостаточной. И в тему "прозвучало" вручение певцу "Корана" от кого-то из его поклонников — наверное, это было ближе к Истине.

В свое время великий классик азербайджанской музыки, автор первых опер и симфонических произведений на всем Востоке — Узеир Гаджибеков, первооткрыватель нового музыкального мусульманского Востока — "привнес" Европу в Азербайджан. Сегодня Алим делает нечто обратное…
В его пении — исток. Недаром на вопрос "Что вам запомнилось больше всего?", туристы чаще всего отвечают: "Гобустан, Атешгях и Алим Гасымов". Он стал атрибутом древности, в хорошем смысле слова — музейности. А этого добиться непросто. Он стал данностью — как Девичья башня и ковер.
Так что же такое все-таки Мугам? — Мугам — это что? Вселенная — со всей неразрешенностью вечных ее вопросов? Трагическое предвестье грядущих утрат? А может, безоглядная вера в Чудо, его неминуемую доступность?

Надо сказать, что Алиму повезло больше, чем его предшественникам. Для этого понадобился трагический опыт Вагифа Мустафазаде и Мирджавада. Это была жуткая практика — дожидаться смерти художника, чтобы начать вешать на него все лавры мира. И когда некролог становился отличной визитной карточкой… Первого из них, блистательные композиции которого сегодня вдохновенно исполняет весь джазовый мир, так и не пустили на порог Союза композиторов, а второй получил "сполна" еще при жизни: первая выставка художника, первый очерк о нем и первый инфаркт — все три "дебюта" в 60 (!) лет. Вот так мы умеем "признавать". Зато сегодня мы обрушиваем благородный гнев на их детей, нежелающих возвращаться на родину. А ведь они — непосредственные свидетели инквизиции по-советски, вправе обижаться. А уезжают, чтобы не повторить горький опыт своих отцов и избежать зла, сотворенного их не менее гениальными завистниками. Ведь не заметить, когда не заметить нельзя — это не просто! Это тоже дар. Ну, как можно "не заметить" ошеломляющую лавину пассажей Вагифа или неистовую палитру Мирджавада! Завистникам приходится "работать", не покладая рук.

А гений — он всегда знает, что он гений. Наивно полагать, что человек, способный, например, создать Джоконду, не в состоянии заметить разницу между собой и нами. И сравнение это всегда не в нашу пользу. Он ничего не теряет. Теряем мы. Просто нам кажется, что, умаляя его величие, мы тем самым становимся значительнее. (Ох уж эта уравниловка!) А дети — они едут, гонимые генетическим страхом за свою судьбу — судьбу детей великих родителей. Потому что помнят ее — зону отчуждения… Абсолютное, космическое, ледяное одиночество. И в покаяние наше — не верят. Так же, как не верят в трогательные откровения "друзей-воспоминателей", якобы еще при жизни художников предрекавших им посмертие. Потому как "откровения" эти — не более чем озвученные фантазии.

"Великие"… Еще каких-то пару десятков лет слово это воспринималось негативно, и ты легко мог быть зачислен в ряды приверженцев культа личности. Сегодня — слава Богу! — этого не боятся.

Да, есть личности, и их надо культивировать!

Алиму повезло…

Краткая история  и структура мугама

Термин «мугам» в иранской и азербайджанской музыке обозначает одновременно категории лада, мелодии и жанра.

В значении лада этот термин существует, по крайней мере, 7 веков. Однако корни его уходят в невообразимую древность. Достойна удивления мидийская зарисовка мужчины, держащего в руках тароподобный инструмент – постараюсь его найти и выложить.

Одни специалисты ищут его корни в авестийских гимнах, другие – в тюркских напевах, третьи – в макаме семитских народов. Истина же состоит в невероятной синкретичности мугама, вобравшего в себя музыкальные традиции народов Ближнего Востока и Азии.

Мугам тесно связан с харабатской культурой (о ней надо говорить совершенно особо). Харабат, этот оазис свободной мысли в исламском полисе, генерировал на протяжении столетий оригинальные поэтические и музыкальные традиции.

Первым ученым на территории исламского мира, внесшим значительный вклад в разработку теоретических основ музыки, которая затем ляжет в основу мугамов народов Ближнего Востока и Средней Азии был аль-Фараби (873-950 гг. от Р.Х.). Основной его работой в этой области является «Большая книга о музыке», которая является важнейшим источником сведений о музыке Востока и древнегреческой музыкальной системе. В этой книге Фараби дает развернутое определение музыки, раскрывает её категории, описывает элементы, из которых образуется музыкальное произведение.

Однако расцвет музыкально-теоретической мысли в XIII-XV веках на Ближнем и Среднем Востоке связан с именами великих азербайджанских ученых и музыкантов - Сафиаддина Урмави и Абдулгадира Марагаи.

В Иране и арабских странах Сафиаддин Урмави считается “отцом мугама”. Ведь именно он впервые разработал научную теорию этого жанра, усовершенствовал музыкальную терминологию и учение о гаммах, писал о благотворном влиянии музыки на здоровье человека

Фарид Алекперли, "Тысяча и один секрет Востока".

Полагаю, небезинтересна будет справка и о Абдульгадире Марагаи:

Абдулгадир бин Гейби Марагаи был высокоодаренным и разносторонне образованным музыкантом, певцом, исполнителем на многих музыкальных инструментах. Автор музыкальных сочинений, обладатель аналитического ума, Марагаи создал труды, оказавшие большое влияние на развитие музыкально-теоретической мысли.

Английский ученый-востоковед Генри Д. Фармер назвал Мараги "последним классиком" средневековой науки о музыке.

В середине XIV века империя монгольских правителей Хулагуидов, избравших Южный Азербайджан центром своих обширных владений, распалась. На севере Азербайджана (Ширван) восстановила свою самостоятельность династия Ширваншахов. В остальной части страны укрепилось тюркская династия Джелаиридов.

Крупными культурными центрами Азербайджана в то время были города Гянджа, Шемаха, Барда, Тебриз, Ардебиль. Среди них - Марага, где в 1353 году от Р.Х. родился Абдулгадир Марагаи. Первую половину своей жизни Марагаи занимается исполнительской и музыкально-творческой деятельностью. Исключительный талант и виртуозное мастерство снискали ему необычайную популярность.

Отец его тоже был человеком незаурядным. Мовлана Гейби, - образованный и уважаемый в городе человек, - заметив ранние незаурядные способности сына, решил обучить его достойным образом.
В четыре года Мараги читал наизусть Коран, в 8 лет - овладел грамматикой, в 10-летнем возрасте ходил с отцом на меджлисы ученых мужей и шейхов, где покорял сердца присутствующих своим голосом, искусным исполнением сложных музыкальных произведений.

Кроме музыки Мараги сочинял поэтические произведения, владел каллиграфией, "а по письму на камне ему не было равного и подобного". Исфизари (XV век) утверждает, что Мараги обладал тремя талантами - музыканта, художника-каллиграфа и поэта. Стихи он писал на фарси, тюркском и арабском языках. В тюркских стихах Мараги мастерски использовал сложную поэтическую форму "туюг", где рифмуются слова, имеющие одинаковое звучание, но разное значение.

Эти стихи (по словам Мараги) следовало исполнять в мугамах Сегях, Ушшаг, Нава в музыкальной форме "мотадел" (мотадел Арана). В начале 70-х годов XIV века Абдулгадир Мараги приглашается для участия в меджлисах правителя - султана Увейса Джелаира. В это время он побился об заклад, выиграл не только 100.000 золотых динаров, но и получил в жены дочь Хаджи Ризваншаха ибн Заки ат-Тебризи за сочинение музыкальных произведений (цикла мугамов). Талантливый музыкант, Абдулгадир Мараги стремился постигнуть природу музыкального искусства, законы развития и построения музыкальных произведений.

Труды Фараби, Ибн Сины, Сафиаддина Урмави становятся предметом его тщательного и кропотливого исследования. Знание опыта предшественников, мастерское использование устоявшихся правил позволяют ему выйти за их рамки. Так появляются произведения, основанные на новых, до него неизвестных ритмических циклах - усулей (семь из 20 впоследствии будут популярны на протяжении нескольких веков). Правители высоко ценят мастерство и талант Мараги. Но положение придворных музыкантов было непрочным. Их судьба зависела и от смены правителей, и от случайного каприза любого из них. Не избежал превратностей судьбы и Мараги. Опустошительные войны Тимура принесли неисчислимые бедствия народам. Богатые города Азербайджана были разграблены, искусные мастера, художники угнаны в Самарканд. Среди них и Мараги (795 год хиджры - 1393 год). Здесь, в центре Мавераннахра, азербайджанский музыкант пользовался не меньшей славой, чем на родине. В "Фирмане" (указе) Тимура (1397 год) Мараги назван "падишахом всех знатоков музыки".

Однако почести не могли заглушить тоску по родному краю. Абдулгадиру удается вернуться в Тебриз. Но вскоре, в связи с тяжелой обстановкой при дворе Мираншаха, известного своими кровавыми расправами над поэтами того периода, он вынужден бежать в Багдад, где снова попал в руки Тимура и был (как приближенный Мираншаха) приговорен к смертной казни. Отмене приговора Мараги обязан своему прекрасному голосу и мастерскому чтению суры из Корана, чем произвел сильное впечатление на Тимура. Грозный правитель вновь сделал его своим придворным музыкантом. К началу XV века относится второй крупный этап в жизни Мараги, связанный с пребыванием в Мавераннахре и Хорасане (Самарканд, Ходжент, Герат). Здесь 50-летний ученый работает над теоретическими трудами, в которых подытожен богатый опыт музыканта и исследователя. Мараги в 1405 году начинает, а в 1413 году завершает работу над большим теоретическим трудом "Джаме ал-альхан" ("Совокупность мелодий"). В 1415 году, уже в Герате, Мараги пишет второй вариант "Джаме ал-альхан".

Продолжая традиции музыкально-теоретической мысли предшествующей эпохи (Фараби, Урмави), Мараги обогащает науку о музыке новыми открытиями. Впервые в его учении термин (как и теория) мугам получает столь обстоятельную разработку. Усложняющееся, находящееся в постоянном развитии, музыкальное искусство обогатилось к XIV столетию новыми ладовыми образованиями - 24-мя шу'бэ, производными от 12-ти мугамов. А. Мараги дал детальную разработку всей системы 24 шу'бэ. С большой тщательностью он осветил тему о способах сопровождения мелодии на плекторных инструментах, о различных способах удара плектра, а также своеобразного вибрато - "натирания" (малеш) звука, при котором слышится интервал в 1/4 тона ("ирха"). Трактаты Мараги значительны и широтой географического ареала привлеченного материала. Он выявляет своеобразные черты искусства того или иного народа. Фактический материал трактатов Мараги не только позволяет воссоздать примерную картину музыкальной культуры Азербайджана в ту историческую эпоху. Этот материал также проливает свет на культурные явления общеисторического значения. Научные труды Мараги содержат ценные сведения по истории ашугского искусства - искусства озанов, бахши, бакси, представлявших культуру тюркоязычных народов. Эта тема раскрывается на материале музыкальных инструментов и музыкальных жанров. Главный инструмент ашугов (бытовавший иногда под разными названиями в различных странах) - "гопуз Рума" (Малая Азия), "гопуз озанов" (Азербайджан), "шидиргу" - инструмент, распространенный среди тюркских бахш Хята (Восточный Туркестан). Сличение строев гопуза озанов и шидиргу со строем современного ашугского саза выявляет общую для них, своеобразную квартово-секундовую основу. Таким образом, гипотеза, связывающая современный саз с его прототипом - гопузом известного тюркского эпоса "Книгой Деде Коркута", получает дополнительное научное обоснование в работах Мараги.

Марагаи выделяет 9 основных ладов музыки, исполняемой тюркскими певцами- сказителями. Первый из них - "Улуг хак" (Великий лад). Возможно, это обозначение лада Раст (у арабов - Умм-ал-магам - "Мать всех ладов"). Кроме специфических тюркских ладов, Мараги называет и другие лады (Ушшаг, Нава, Бусалик, Нехофт, Баяты-Новруз). Большой интерес вызывает описание Абдулгадиром Мараги смычковых инструментов (кеманча, гиджак, ней-танбур), щипковых инструментов (рубаб). Ней-танбур - предок сато (Средняя Азия) и яйлы танбура (Турция). Влияние Мараги на последующее развитие музыкальной науки в странах Ближнего и Среднего Востока было весьма значительно. Есть основания полагать, что результаты исследований Мараги приобрели в свое время каноническое значение и стали неотъемлемой частью музыкальной науки последующих веков. Научные положения Мараги занимают важное место в трудах Ал-Лазики (XV век), Абдулазиза Мараги (XV век), Махмуда Челеби (XVI век), Хусейни (XVI век). Особенно долгую жизнь получила теория 24-х шу'бэ, отраженная в трактатах ученых разных веков. На Мараги ссылаются среднеазиатские авторы - Ковкаби (XVI век), Дервиш Али (XVII век), иранский автор Абдулмо'мин-бин Сафиаддин (XVII век). Даже в трактате о музыке Газневи (XIX век) присутствует теория 24-х шу'бэ. Большое место в трактатах отведено поведению музыкантов на меджлисах и выбору репертуара. Если для большинства средневековых ученых (Хорезми, Ибн Сина, Ширази, Амули) теория музыки составляла один из необходимых разделов энциклопедий, то каждый из трактатов Мараги представляет собой самостоятельное исследование о музыке. Главная причина в том, что музыкальному искусству была посвящена вся жизнь Абдулгадира Мараги - выдающегося музыканта-практика.

Научные труды Мараги - одна из вершин восточной науки о музыке. Абдулгадир бин Гейби Марагаи до конца своих дней сочинял музыку, создавал научные труды.

В стихах, написанных в последние годы жизни, отразились и свежесть чувств и надежда на признание потомков: «...Хотя и стар я, но сердце мое молодо, // Та же пылкость в голове и в сердце - огонь. // Хотя и в старости веду себя я молодо // И рассыпаю (не жалея) жемчуга своих напевов, // Но мои творения, как память (обо мне), // Останутся до конца света...».

(продолжение следует...)

Я знал, что понравится.

Мугам - музыка совершенно особого, магического плана. В него нужно, как Вы верно заметили, проникнуться.

А они таковыми и являются. Например, композиция "Qəzəl" целиком построена на суфийских традициях старого азербайджанского города Шемахи, откуда родом сам Алим Гасымов. К тому же мугам связан, как я уже подчеркнул, с харабатской культурой, а она носит сильнейший заряд суфизма.

Дастгях

Среди всех существующих в азербайджанской музыке мугамных форм самой крупной по масштабу и художественной идее является дастгях.

Вокально-инструментальные дастгяхи (наиболее ранний вид дастгяха) получили распространение в азербайджане в 19 веке, преимущественно, в городах шуша, шемаха, баку, гянджа, лянкаран, шеки.
первое своё научное описание дастгяхи получили в трактате «визухиль аргам» (1884) азербайджанского учёного Мир Мохсун Навваба Карабаги.

Несмотря на это, дастгяхи до 20-х годов хх века не имели стабильных принципов формы. один и тот же дастгях мог исполняться по-разному в версиях карабахской, бакинской и шемахинской школ мугамного исполнительства.

В 1922 году преподавание мугама было введено в учебные программы первого музыкального учебного заведения европейского типа, открытого в баку. составление учебной программы, в конечном итоге, привело к существенной реформе структуры азербайджанских дастгяхов и к относительной унификации традиций локальных школ.

По поручению Узеира Гаджибекова (1885—1948) группа наиболее авторитетных музыкантов того времени (Мирза Фарадж Рзаев, Мирза Мансур Мансуров, Ахмедхан Бакиханов, Арсен Ярамышев, Сеид Шушинский, Зульфи Адыгёзалов) выработали сокращённые учебные версии дастгяхов.

В 20х и 30-х годах, наряду с учебными версиями, всё ещё продолжали существовать развёрнутые версии крупных мастеров — устадов того времени. однако в дальнейшем исполнение сокращённых версий стало закрепляться даже в концертной практике, в радиовыступлениях, в граммофонных записях.

Зерби-мугам

Как и творчество ашугов, мугамы предназначены для специального исполнения перед аудиторией, что естественно привносит в их стиль черты концертности, чем они в первую очередь и отличаются от фольклорных жанров — песен, танцев.

Определенную группу жанров профессиональной музыки устной традиции составляют инструментально-вокальные мугамы, получившие название зерби-мугамов.

Отличительной особенностью зерби-мугамов является четкое сопровождение при импровизационно-мугамном исполнении вокальной партии певцом. при этом большая роль в сопровождающем пение ансамбле (классическое мугамное трио) отводится ударному инструменту (дэф, или дэф и нагара).

Зерби-мугамы немногочисленны. это: «Эйраты», «Кереми», «Овшары», «Мансурия», «Кесме шикесте», «Гарабаг шикестеси», «Аразбары», «Симаи-шемс». особой популярностью пользуется «Гарабаг-шикестеси».

В зерби-мугамах часто можно усмотреть определенные элементы полифонии, возникающие в связи с самостоятельностью голосов сопровождения.

Зачастую один из инструментов сопровождающего пение ансамбля, отделяясь от других, или имитирует отрезки вокальной партии или сливается с первым. так возникают элементы контрастной полифонии между инструментами сопровождающего ансамбля.

Вне всякого сомнения.

Вчера был на свадьбе. Не люблю я современные жертвоприношения Ваалу: во многих из них что-то... от пиршества Тримальхиона. Но эта свадьба была особая. Пригласили ашуга. Глядя на его выступление, понял истинный смысл весёлого прозвища ашугов: "сазмены".

Ну и ну! Какая-то совершенно необузданная энергия. "Сазмен" был ширванский и вытворял немыслимые вещи. Танцевал, закинув саз за плечи, крутил его то в одной руке, то в другой. Порой он входил в раж и начинал делать какие-то дикие пассажи, на манер хардрокеров. Вскоре вся мужская компания, сильно навеселе, пустилась в такой же дикий, необузданный пляс. Ашуг ушел в полный "астрал", чуть не летал по зале. Кульминацией всей этой мистерии был момент, когда он перекинул саз с угрожающим видом - я уж испугался, что он, по примеру всех рокеров, разобьет свою любимицу о пол. Но в результате саз взлетел под потолок, ашуг сделал какой-то невообразимый кульбит и ловко подхватил падающий инструмент...

Кстати, слушая ашугов, начинаешь понимать, сколько мелодий перешло из ашугского творчества в азербайджанский мугам. Например, значительная часть зерб-мугамов сложилась под воздействием их творчества.

Никакая съемка не способна передать секрет обаяния ашугов: надо видеть и слушать их вживую.